Виктор Зачеренский - Восемь и ещё две истории про ваших знакомых

Осоков вспомнил старую песню про «маркизу», про её лошадь и поместье и решил не мучить друга. – Мастерская сгорела… Кое-что осталось: железяки твои, горн, печь, вальцы, наковальня твоя любимая… Ты меня слышишь? Чего молчишь?

– Тебя́ слушаю, – мрачным голосом ответил Сергей, – валяй дальше, сейчас чай из кружки выплесну и налью что-нибудь более соответствующее твоей информации. Говори, говори, у меня гарнитура.

Осоков вздохнул поглубже и продолжил. – Пятого мы отмечали у Игоря с Надеждой закрытие выставки… Я у них остался ночевать, в мастерскую уже поздно было ехать. У меня телефон сел, я не заметил. Приехал в Ольгино уже днём, часа в два… Соседи говорят, что пожарные приехали быстро, минут через десять после вызова… Лейтенант – дознаватель из пожарки сказал «поджёг», сто процентов, окно разбили, и бутылки с бензином бросили. Дача твоя почти не пострадала, успели стенку потушить, ну а мастерская… Ремонт надо делать. Большой… Я из мастерской, от того, что осталось, всё Мишке перевёз в гараж, кроме наковальни, извини, тяжёлая, зараза.

– А мама моя перед смертью говорила мне: «Серёженька, застрахуй дачу». А Серёженька? А Серёженька не только не удосужился, но даже и не вознамерился! Ка-зз-ёл!… Ладно, ты-то как?

– А я – наречие от окончания глагола… Как эти подонки, патриоты квасные, адрес мастерской узнали? Дача-то на тебя записана?

– Ну, скорее не квасные, а пивные… а во-вторых, у меня тоже недорбожилателей, тьфу, недор… хрен с ними, − тоже хватает! Хотя… по сравнению с тобой, с твоими высокохудожественными образами мои скульптурки – так – иллюстрации к Мурзилке. Это ты у нас крутой, авангардный и мишенеподверженный. Я тебя предупреждал: не нарывайся на диагноз оскорблённых чувств, помнишь, в прошлом году?

– Так ты думаешь, это из-за моей «Свободной кассы»?

– Даже не сомневаюсь.

– Да, ты прав… На вернисаже у них не получилось говном обмазать, охранник, парень – молодец, заметил банку у этого Щелчкова, которого весь город знает, а доблестная бывшая милиция найти не может!… До меня только сейчас дошло! Я думаю, он у них и кормится, они же ему и дают «наводки»… долбанная слободка.

– Ладно, проехали… Твоего-то много пропало?

– Из нового, последнего, всё сгорело, оплавилось, ну, кроме того, что в экспозиции в «Мирарте», слава богу. Сейчас иду домой, посмотрю, что в закромах лежит из «картинок», я уже и забыл, давно не писал. Как с тобой связался, так кисточки с красочками и в руки не брал, сколько уже, три года?

– Да, быстро время летит… Ладно… Чёрт, трещина пошла по опоке! Переделывать надо! Через неделю заказ сдавать! Я тебе вечером перезвоню, не грусти, что-нибудь придумаем, пока!

Осоков купил в «Шестёрочке» пельменей, сметану, шпроты, пиво. Заталкивая банку «Paulaner» в рюкзак, он вспомнил поджигателей ̶ пивных патриотов. «Все мы люди, – подумал он, – организмы с мозгом в разной степени продуктивности пользующихся им. Я тоже люблю пиво, но мне в голову не придёт поджечь квартиру соседа из-за того, что он любит громко слушать музыку». Поднявшись на свой этаж, он позвонил соседке, забрал квитанции на оплату коммунальных услуг и к ним довесок из пачечки разноцветных бумажек.

В квартире было душно и пыльно. Прямо перед входом в маленькой прихожей стояло огромное – от пола до потолка зеркало, с полочкой, опирающейся на две изогнутые деревянные резные ножки; линии ножек продолжались и повторялись в контурах рамы самого́ зеркала, по углам образуя замысловатый растительный орнамент в стиле модерн. Осоков привык к зеркалу, он помнил его с детства, ещё с тех пор, когда их семья жила в старой коммуналке, но сейчас, войдя в родительскую квартиру, и, увидав знакомый предмет как будто заново, поразился его красоте и одновременно его неуместности в жалких метрах малогабаритного жилища. Он подошёл к зеркалу вплотную, поставил мешок на пол, положил на полку квитанции и листочки с ненужной рекламой, взглянул на мутное отражение, – на себя…

То, что он увидел, Осокову не понравилось. Он и раньше-то не очаровывался своей внешностью, считая себя далеко не красавцем, но сейчас из-за пыльной мути на него смотрело просто страшилище, – «Краше в гроб кладут», – прокомментировал он про себя: ввалившиеся глаза с тёмными кругами, небритые щёки, всклоченные давно не стриженые волосы, старая выцветавшая футболка с тёмными пятнами под мышками, мятые брюки…

– Каков поп, таков и приход – сказал он вслух отражению, резко повернулся и прошёл в комнату, открыл настежь окно и стал доставать из встроенного шкафа холсты на подрамниках. В «закромах» оказалось около дюжины работ. Быстро просмотрев, Осоков отставил три из них, остальные снова убрал в шкаф. Отобранные работы он поставил к стене напротив открытого окна, сел перед ними на стул.