Константин Шахматов - Фаршированный кролик. Ужас в старом поместье

– Точно не знаю. Дня два, наверное.

– А мы как же?

– В смысле? Боишься, что зайцы одолеют? Не дрейфь!

Иван Прокопьевич опустился на колено и взял меня за руку.

– Поручаю тебе охранять нашу милую Антонину Григорьевну. Ты мужчина, и никакие дикие кролики не должны посеять в твоей душе панику. Я же поеду мимо Нечаевки, и отправлю вам в помощь старика Власова.

Я кивнул.

– Тогда пошли в дом. Пообедаем, а потом я поеду.

Когда мы с тетушкой вышли провожать Ивана Прокопьевича, мне почему-то подумалось: вот бы найти таких жемчужин побольше! А вдруг в лесу клад! А вдруг их там видимо-невидимо.

Для меня, маленького мальчика, жемчуг представлял интерес не как средство обогащения, а в качестве игрушек. Например, как оловянные солдатики. Ведь и заячьи глазки я выковыривал ради забавы.

***

Вечером пришел Власов. То был мужик шестидесяти годов, хотя и выглядел намного старше, благодаря широченной бороде. А еще, у него был один глаз, и деревянная нога! И если бы у него не хватало так же руки, а на ее месте был железный крючок, он напоминал бы мне книжного пирата или разбойника.

Его одинокую фигуру, ковыляющую по дороге, я заметил издалека, потому как заранее ждал. Я окликнул тетушку, и побежал навстречу, радостно приветствуя.

Власова я хорошо знал, ведь он бывал у нас раньше. Дядюшка непременно посылал за ним, если нужно было «подлечить скотинку». Старик разбирался в лошадиных болезнях, а если что, мог принять роды у дядюшкиных сук, если дело каким-то образом осложнялось. В общем, полезный мужик.

Единственно, с чем я никогда не мог определиться, это то, в какую сторону смотрел его стеклянный глаз, когда он говорил со мною. Глаз всегда смотрел в сторону или поверх меня, поэтому общаясь со стариком, я останавливался на его бороде или мясистой переносице. Из его же рассказов я помнил, что глаз и ногу он потерял на охоте, еще по молодости. И мне было жаль его.

– Здравствуй, Власов! Мы тебя заждались!

– Здравствуй, здравствуй, – старик ласково гладил меня по голове, – Я бы и раньше поспел, да колотушку свою позабыл. Пришлось возвращаться. Слерос замучил.

– Не слерос, а склероз! – засмеялся я.

– Все едино, – кивал Власов, – забывчивый стал.

Мы подошли к дому, и я первым взбежал на крыльцо.

– Тетушка, Власов Пришел!

– Хорошо-хорошо! Проводи его в кухню, я сейчас выйду.

Я провел старика в кухню и чуть ли не силой усадил за стол.

– Садись, сейчас тетушка тебя накормит.

– Благодарствую. Но хотелось бы, сначала, обойтить округу, ознакомиться с обстановочкой. Где чего должно быть, а где чему не положено.

Вошла Антонина Григорьевна.

– Здравствуй, Власов. Давно тебя не видала.

– Здравствуйте, барыня, – привстал старик, – Хворал я в последнее время. Вот как прихватит с левого боку, так хоть ложись да помирай. А еще культю от погоды крутит. Даром, что ноги-то нет.

– Надеюсь, без Ивана Прокопьевича не расхвораешься. Иначе, кто нас охранять будет? Стасик?

– Нет, что вы! – воскликнул Власов, – Как ваш хозяин наказывал, так я и сделаю. А будет наседать кто, ружо возьму из кабинета или пистоль с патронами, что в комоде лежат. Иван Прокопьевич дал мне четкие распоряжения по этому поводу, и объяснил где что находится, в случае необходимости… Да, на худой конец, у меня и хлыст есть.

Власов вынул из-за голенища сложенный вчетверо плетеный арапник.

– Ладно-ладно! – замахала руками тетушка, – Верю.

– А что! – восклицал я, – Если надо, я и сам из пистолета могу. Правду говорю, тетушка!

Антонина Григорьевна благосклонно оглядела меня и бородатого Власова: вот, мол, защитнички, старый да малый.

Всю ночь, с небольшими интервалами, Власов ходил по усадьбе и бил в свою колотушку. До утра нас никто не тревожил. Во всяком случае, мы преспокойно спали. Утром тетушка постелила ему в конюшне и приказала отдыхать.

Старик проснулся к обеду. Для начала осмотрел собак, все ли у них ладно и нет ли болячек. Потом взялся за оставшегося в одиночестве гнедого. Прогулял его по широкому двору, обтер соломой и, отведя в стойло, дал воды и овса. И только после этого уселся возле конюшни под навесом с чувством выполненного долга. Тетушка вынесла ему хлеба и молока. Пока Власов ел, я упросил его показать мне хлыст. Старик достал его из сапога и протянул мне: на, мол, но смотри осторожно. Я размотал его на всю длину и стал с интересом рассматривать. Кнут был и вправду хорош. На короткой деревянной ручке, почерневшей от бесчисленных прикосновений ладоней, длинный, из пахнущей козьим молоком сыромятной кожи, а на конце его красовалось свинцовое грузило. Да, таким и убить можно! А уж зайчонка подсечь – плевое дело.