Константин Шахматов - Фаршированный кролик. Ужас в старом поместье

Внизу, по всему периметру каменного фундамента, имелись небольшие слуховые окошечки, выходящие наружу вровень с землею. Они служили для притока воздуха и естественной вентиляции. Через одно из окон загружался уголь, для топки печей в зимнее время. Сие окошко было намного шире остальных, и через него мог свободно пролезть не то что ребенок, но даже взрослый.

Мы спускались по лестнице, и зажженная лампа в руке Антонины Григорьевны подрагивала. То ли от сквозняка, то ли от ее прерывистого дыхания – она дышала в самую колбу. На последней ступени остановились. Тетушка вытянула руку, освещая затемненное внутреннее пространство.

– Кто здесь?

На куче угля шевельнулось что-то живое, и послышался стон. Я так и присел. Власов?!

Тетушка отпустила меня, и шагнула вперед.

– Ты ли это?

– Я, – простонал наш охранник.

Задача тащить старика вверх по лестнице оказалась невыполнимой. Мы потащили через окно. Перекинули через него портьеру, которую тетя пожертвовала из кухни, перевернули на нее Власова, и потянули что было сил. Кое-как, не без помощи самого старика, который упирался ногами и помогал нам, мы дотащили несчастного до крыльца и так же, перекатами, определили в районе прихожей. Дальше не поволокли, силы окончательно покинули нас.

Немного передохнув, тетушка принесла подушку и одеяла, и соорудила для Власова импровизированную постель. Нас так и подмывало расспросить старика, как он оказался в подвале, но Власов был так плох, что все вопросы мы оставили до утра.

Всю ночь тетушка не отходила от него ни на шаг. Старик время от времени охал, прерывисто дышал, а когда его дыхание неожиданно прерывалось, тетушка принималась хлопотать над ним, хлопая по щекам и поливая водой. Никаких видимых повреждений на теле бедолаги мы не заметили. Но много ли старику надо. Упал, сильно ударился – вот тебе и цугундер [1].

Так мы провели бессонную ночь: при закрытых дверях и плотно зашторенных окнах. В подтверждение наших твердых намерений защищаться, тетушка принесла из кабинета супруга запасное ружье. Но что могло происходить в это время снаружи дома, мы даже не представляли.

Нет, кой-какие странные звуки, мы все-таки слышали. То были поскрипывания деревянных полов на открытой веранде, словно по ним кто-то ходил; неожиданные постукивания в стены, в самых разных местах; царапание входной двери.

***

Всю ночь мне снились кошмары: толпы кроликов с горящими как у дьяволов глазами, гонялись за мной по лесу с единственной целью – достать мою душу и проглотить. Проснувшись, я поспешил на кухню, где ожидал увидеть тетушку и бедного Власова.

Старик все так же лежал на полу, укрытый заботливою рукою женщины, и все так же постанывал. Самой же Антонины Григорьевны подле него не наблюдалось. Двери в столовую были открыты. Наверное, тетушка там, подумал я.

В столовой, к своей собственной радости, я увидел обоих супругов. Они сидели за накрытым столом и трапезничали. Вернее, пищу вкушал только мой дядюшка. Антонина Григорьевна подкладывала ему на тарелку новые кусочки, и тот, буквально, проглатывал их.

– Стасик! – дядюшка отложил вилку и протянул ко мне руки.

Я взобрался ему на колени и крепко обнял.

– Я так рад тебя видеть!

Должно быть, Иван Прокопьевич, вернулся незадолго перед моим пробуждением.

– Ну, как без меня? Ты оправдал наши с тетушкой ожидания? Хорошо защищал ее? – спросил дядя, осторожно обнимая меня за плечи.

– Защищал, – отвечала тетя.

– Замечательно!

– Власов хворает, – пожаловался я.

– Знаю, видел, мне твоя тетя рассказывала.

– Не представляем, что с ним случилось. Ему доктора надо.

– Согласен. Чуть погодя съезжу за доктором.

– Ты лучше скажи, что там, в земстве? – лицо Антонины Григорьевны выражало обеспокоенность.

Надо сказать, испытанные треволнения и бессонная ночь не прошли для нее даром. Под легким слоем румян были едва заметны темные круги вокруг глаз, и пара новых морщин. И это неудивительно. Любой человек, столкнись он с подобной чертовщиной, выглядел бы не лучшим образом. Как я понял, своей заинтересованностью дядюшкиными делами она предупреждала его вполне логичные расспросы о пережитой ночи, и собственные переживания за наше ближайшее будущее.

– А-а-а! – отмахнулся Иван Прокопьевич, – Лучше не спрашивай! Два дня заседали, а никакого решения не вынесли. Придется снова ехать.

– Когда?

– Через пару дней. Я скажу, когда соберусь.

Дядюшка отодвинул тарелку, насытившись.