Константин Шахматов - Фаршированный кролик. Ужас в старом поместье

– И что? У мужиков староста есть. Где он все это время был?

– Почем я знаю! Ты сама этого старосту видела. Пьянь, а не человек.

– Интересное дело! – всплеснула руками тетушка, – Для чего ж выбирали, если деревенскими не руководит?

– Вот, Афанасьев и пишет, что мол я, как старший заседатель, должен присутствовать в земстве. Разбираться будем.

Тетушка недовольно покачала головой.

– А что ты хотела, душечка! Чего доброго, на меня потянут, мол, знал и ничего не предпринял! Короче говоря, серьезное дело… Да я и сам виноват.

– Уж конечно, – кивнула Антонина Григорьевна, уходя в дом.

Дядюшка пожал плечами. Сотский, стоявший все время неподалеку, кашлянул.

– Чего тебе?! – крикнул дядюшка.

Мужик сделал шаг вперед.

– Уж простите меня, ваша милость. Я человек темный, не образованный…

– Да, ладно, – отмахнулся дядюшка, – читать-писать умеешь, иначе зачем в сотских ходишь? Говори.

Мужик полез за пазуху и вытащил оттуда аккуратно сложенный платочек. Нет, скорее – тряпочку.

– Я показать хотел…

– Что?

– В лесочке нашел. Как раз к вам направлялся. В вашем лесочке.

Сотский разворачивал тряпочку осторожно, будто бы прятал в ней драгоценное сокровище.

– Ты ближе подойди, чего я издалека разгляжу-то.

Мужик подошел и выставил на обозрение Ивана Прокопьевича таинственную находку.

– Извольте полюбоваться, – выдохнул он, – Не знаю, что за штуковина такая. На жемчуг похожа, да уж больно большая. Я, ведь, по малой образованности своей, только скатный жемчуг и видел. А он много мельчее…

Дядюшка взял из рук мужика гигантскую перламутровую горошину, поднял на свет, потом подкинул в ладони, и присвистнул, мол, все правильно говоришь, жемчуг!

– Тонечка! Стасик! Подите сюда!

Я не заставил себя долго ждать, потому что все время болтался поблизости.

– Смотри, – дядя положил мне в ладони блестящий шарик, – Чудо, не правда ли?

Я стал перекатывать шар из одной ладошки в другую, дивясь его гладкой, лакированной поверхностью. Да, я видел жемчуг и раньше, у тетушки в бусах. Но тот был заметно меньших размеров. Этот же был величиною с глаз зайца или крупный крыжовник.

Тут подошла Антонина Григорьевна. Передавая ей жемчуг, я случайно выронил его из дырявых рук. Тук! Тук! Тук! Большая горошина покатилась по доскам веранды. Все так и замерли.

Но обошлось. Размеры щелей между досками оказались намного меньше самой жемчужины. Иначе, мне было бы несдобровать, я полагаю.

– Какой ты неловкий! – воскликнула тетя.

– Так, где ты нашел его? – переспросил вдруг Иван Прокопьевич у мужика.

– В лесочке, – смутился сотский, – не доходя до вашей изгороди. Я напрямик шел, так короче.

– Понятно.

Дядя пригрозил пальцем мужику.

– Ты с Карасевки, верно? Знаю я вашего брата, карасевского. За вами глаз да глаз нужен.

– А что, я ничего, – попятился сотский, засовывая пустую тряпку в карман, – Я ж вам и принес. Может, мальчику вашему на игрушки сгодится. Мне-то она к чему. Зачем уж мне-то. Тем более, в вашем лесочке нашедши. А вдруг, думаю, сам барин и обронил вещицу. Надо бы и отдать хозяину.

– Постой! – крикнул ему дядюшка, – Не уходи! Дай, хоть, стаканчик поднесу, за честность.

– Где уж нам, – продолжал пятиться сотский.

– Стасик, – шепнул мне дядя, – там, у тетушки в шкапике, графинчик и рюмочка, слетай по-быстрому, будь добр.

– И аккуратно, – напутствовала меня сердобольная тетушка.

Сотский ушел, выпив рюмку. Тетушка, держа в руках поднос с графинчиком, качала головой.

– Что я опять неправильно сделал?! – воскликнул дядюшка.

Он спрятал жемчужину в кармане жилетки, и удовлетворенно похлопал по ней пальцами.

– Чем опять не угодил-то?

– Будто не знаешь?

– Ха! – воскликнул Иван Прокопьевич, – Зачем ему, мужику, жемчуг? Узнает сколько он стоит, али продавать понесет – пропадет человече. Скажут, украл, и в тюрьму посадят. Я, можно сказать, его от гибели спас.

– Неужели?

– Говорю же! Откуда в нашем захолустье такие ценности? Мы де не в Индии.

– А правда, откуда? – тетушка уставилась на мужа, подразумевая в своем вопросе что-то такое, о чем знали только они двое.

Иван Прокопьевич жалобно застонал и замотал головою.

– Ну, сколько можно, Тонечка! Мы, кажется, говорили с тобой на эту тему тысячу раз. Давай оставим, до поры до времени, а?

Антонина Григорьевна отвернулась, и молча направилась в дом.

– Мне собираться надо! – крикнул ей вслед Иван Прокопьевич.

– Когда ты вернешься? – спросил я заскучавшего дядюшку.