Константин Шахматов - Фаршированный кролик. Ужас в старом поместье

Теперь, что касается Антонины Григорьевны – супруги Ивана Прокопьевича. Она была довольно красивой женщиной, лет на пятнадцать моложе супруга. Любила читать толстенные любовные романы, ухаживать за цветочными клумбами, хлопотать по хозяйству. Кстати, хозяйство она вела отменно. Что же касается нашего внешнего вида, то на дядюшке всегда была чистая рубашка, а я мыл руки с туалетным мылом чуть ли не по десять раз на день. А еще она была чувствительной и тонкой натурой, что не мешало ей время от времени проявлять в отношении мужа холодную распорядительность и твердость характера, не присущую ей в обыденности. Справедливости ради необходимо отметить, что случалось сие крайне редко. Вероятно, когда у женщины совсем кончалось терпение. В ту пору я был еще слишком мал, чтобы вникать в подробности разногласий супругов. Я относил эти стычки к досадным недоразумениям, нежели к проблеме полов и столкновения различных по складу характеров. Да, дядюшка частенько, что называется, перегибал палку. Но вряд ли он делал это с каким-то злым умыслом. Дядя, несомненно, любил Антонину Григорьевну.

И когда у Ивана Прокопьевича не было настроения выслушивать от жены порицания за те или иные провинности он, опять же, брал ружье и уходил в лес, дабы подстрелить какого-нибудь несчастного зайчика. Для него то был единственный способ охладить гнев Антонины Григорьевны, и дать женщине успокоиться. Понятное дело, что тетушке ничего не оставалось, как подать нам к обеду фаршированного кролика. Кстати, обедали мы ближе к вечеру.

Всякий раз после этого супруги мирились, ведь Антонина Григорьевна, выместив злобу на мертвом животном, вновь становилась ласковой и покладистой. Что не удивительно. Проживая безвыездно в обширном поместье, удаленного на многие версты от центра, иного способа примириться с действительностью попросту не было.

Играя в свои детские игры, я частенько забегал к тетушке на огонек. То есть, на кухню, чтобы посмотреть как она расправляется с кроликом. Меня удивляло, как хрупкая женщина совмещала в себе такие качества, как непременную заботу о братьях наших меньших, как то: собак, лошадей, и даже двух котов, проживавших у нас, и завидное хладнокровие, с каким она расправлялась с животным, предназначенным Господом в пищу. Ловко орудуя кухонным ножиком, она делала круговой надрез на заячьей лапке и, двумя резкими движениями, снимала шкуру целиком, не испортив ее. Затем тетушка вырезала из маленькой тушки ливер, и бросала в кипящий котел. Она отдельно варила заячью требуху, чтобы в воскресный день отдать вместе с другими остатками нищим, возвращавшимся из церкви одной и той же дорогой, проходящей невдалеке от нашего дома. Мы вместе ходили туда, и Антонина Григорьевна заставляла меня давать милостыню бродягам. Я передавал им нехитрую снедь, а бедные люди складывали ее в свои бездонные сумки, кланялись, и благодарили за щедрое подаяние. Шедшие следом крестьяне, красиво одетые, с одухотворенными лицами, тоже кланялись барыне, но обходили стороной грязно одетых кусошников. Их брезгливое отношение к побирушкам было мне очевидно.

Как ни странно, но кроличью голову Антонина Григорьевна не варила. Или просто боялась ее варить? Может ее смущали заячьи уши – розовые, с тоненькими прожилками, похожие на ладошки младенца? А может она боялась кроличьих глаз? В те времена была крайне расхожей идея об отпечатках в зрачках убиенных последнего мига. Наверное, она боялась увидеть в них дядюшку?

Когда тетушка отворачивалась, я хватал со стола отрезанную голову и бежал с нею на улицу. Там, спрятавшись за кустом жимолости, я совершал акт надругательства над мертвой головою животного. Я пытался выковырять из глазниц белые яблоки. Но достать их было не так-то просто. Глаза были скользкими, поэтому накрутить их на палец внутри глазницы, чтобы порвать канатик, было практически невозможно. Чаще всего я их просто раздавливал там и, дабы скрыть преступление, бросал голову псам. Те поначалу принюхивались, потом начинали играть с нею, а уже затем принимались грызть. Грызли долго – кость в черепе была толстая. В конце-концов, справлялись и с нею. Оставались лишь кроличьи зубы. Наверное, зубы у диких кроликов были намного тверже, чем у дядюшкиных собак.

***

Никогда не забуду, как в то далекое лето мы переживали нашествие зайцев. Они были повсюду: портили изгородь, грызли яблони, и так далее. Причиной тому, как предположил дядюшка, могло послужить небывалое наводнение, согнавшее их с привычных мест обитания. Всем известно, что в поисках пищи, прыгучие грызуны могли покрывать огромные расстояния. Непонятно, однако, почему они сбились в кучу именно в наших владениях.