Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

Друзья, сенаторы, вольноотпущенники императорского кабинета министров, стоявшие в зале перед поющим Нероном, с трудом держались на дрожащих от усталости ногах, изображая лицами внимание и удовольствие от пения императора. «Ниоба» заканчивалась, и многие боялись, что после шквала аплодисментов Нерон, соблазнённый похвалой, мог запеть другие, более длинные песни. Сенаторы осторожно подтолкнули гонца вперёд, чтобы тот своим видом напомнил императору о поражении римского оружия на Востоке. Нерон с огорчённым вздохом оборвал сладкую картину видения далёкого будущего, раздумчиво сказал:

– Вот удел бога среди людей: заниматься земными делами. – Он взглянул на Тиберия Александра. – Возьми центурию претория и отправляйся к Корбулону. Но вначале заедь к Пету. Может быть, он и без Корбулона справится с поражением. Я не хочу давать славу Корбулону.

Последняя фраза Нерона, сказанная ровным, спокойным голосом, означала смерть для полководца. Все знали, что император мечтал быть великим полководцем, и всякие успехи легатов на фронтах болезненно переживались Нероном. Он огорчался до слёз. Плакал как ребёнок, рыдая и стеная. Заламывая руки над головой, император восклицал: «Несчастный я, несчастный! Они крадут мои победы, пользуясь тем, что я не могу оторваться от театра! Это подло!»

А так как император продолжал поглядывать в зеркало на своё отражение, то вдруг вспомнил движение одной проститутки в лупанаре. Тогда оно очень понравилось Нерону, да за делами государства он забыл о нём. И лишь в картине будущего показал его зрителям. Сейчас Нерон вспомнил его и немедленно показал свите. Люди изумлённо охнули и тут же ударили в ладоши. А Нерон, скупо улыбаясь, прошёл к столу. Идти было очень трудно на высоких каблуках, зато глядеть сверху на всех было хорошо. На столе стопкой лежали книги с его стихами, спешно присланными сенатом императору. Однако спешили не только сенаторы, но и писцы. И вместо стихов Нерона они переписали по ошибке стихи Лукана, которого люто ненавидел император за блестящий талант. Открыв книгу, он уставился в строчки. Его добродушная, смущённая улыбка сменилась растерянной улыбкой, а в следующую секунду на его лице появилась гримаса свирепой злобы. Нерон яростным движением рук разорвал книгу на две части, сильно швырнул её себе под ноги. А потом, рыча, поднял ногу и с бешеной силой ударил ею по книге. Но так как Нерон стоял на высоких каблуках, то его удар не смог достичь пола, а сбил императора с ног. И император начал заваливаться на спину, медленно, высокий, с кифарой на левом плече. Озлоблённо вскрикнув оттого, что он, бог, потерял равновесие и мог, как всякий обыкновенный человек, рухнуть вниз и принять недостойную его божественного начала позу, Нерон стремительно замахал руками. Замахал, как птица, что готовилась взмыть в воздух. Словно сам хотел уподобиться птице, насладиться полётом в воздухе, о чём он не раз говорил друзьям. Но не смог оторваться от пола. Продолжая свирепо махать руками, Нерон рухнул во весь свой недюжинный рост под ноги свиты. Кифара жалобно звякнула струнами и затихла. Наступила тишина. Люди оторопело смотрели на лежавшего Августа, стоявшего значительно выше Юпитера…

– Я буду водить его, как собаку на цепи.

– Нет, я первый проведу Тиберия вокруг лагеря, чтобы ввергнуть римлян в трепет. С бичеванием, чтобы он не держал себя гордо перед царём.

Тиберий Александр стоял за стволом дерева и слушал разговор двух конных парфян, начальников, которые медленно объезжали горное ущелье с вольно сидевшими на земле и в сёдлах сотнями воинов. То, что парфяне знали о его прибытие в лагерь, не удивило Тиберия, так как у всех варваров были шпионы в Риме, в окружении императора, и была голубиная почта. Римский лагерь был плотно окружён многотысячными конными отрядами врага. Нужно было осторожно уходить на юг, в Сирию к Корбулону. Тиберий вернулся к коню, запрыгнул в седло и поехал к своей центурии. Она стояла у входа в ущелье, но преторианцы, сидя в сёдлах, смотрели не в сторону ущелья, а в сторону далёких холмов. Оттуда доносился слитный, тяжёлый конский топот. Парфяне шли по следу проехавшей в том месте центурии. Тиберий утёр лицо рукавом туники. Нужно было решиться: или прорваться через ущелье короткой дорогой к лагерю или объехать горный массив на виду догонявших парфян, чтобы потом мчаться по длинной долине, конечно, полной врага. Римский всадник быстро вычислил выгоды и неудачи двух путей прорыва к лагерю, возможность своего пленения, в результате которого его слава, карьера должны были погибнуть навсегда. Он выбрал смерть, достойную своего звания: «римский гражданин».