Иосиф Прекрасный - Стихи

Когда товарищ прокурор,
Если таковой имеется,
Намекнёт насчёт грозящего мне срока,
Я с видом красноармейца,
Достающего агитку с речью Ленина,
Извлеку из кармана мятый листок —
Вот, мол, моя индульгенция,
Больше мне ничего не надо,
Это всё, что я написал.
И товарищ прокурор, посмотрев на меня
Взглядом настоящего ленинца,
Скажет:
«Ну что же, даже
Иные из гениев писали гаже.
Замечу, однако,
Что никакие два знака
Не различаются на письме».
И во время оглашения приговора,
Моего приговора,
Его лицо —
Прекрасное лицо товарища прокурора —
Ничуть не изменится.

О Боже правый, не лишай меня
Желания, истраченного зря,
Ни летней тьмы, ни солнца января,
Ни роскоши безоблачного дня.

О Боже правый, у тебя в руке
Есть имя вечера, его я знаю сам —
Как сын земли, продлённый к небесам,
Как пепел, расцветающий в реке.

Мой друг, ты будешь мной, пообещай,
Пусть звери леса к нам с тобой придут
И принесут хрустальную звезду
Для нашего волшебного плаща.

Так в поцелуе пропадает слово,
Так погибает видимость любви
В объятии, которое готово,
Ломая кости, выдохнуть: живи,
Страшись, беги и возвращайся снова;
Так истина уходит между строк —
Два лёгких шага до последней двери;
Так замолкает неспособный верить,
Сам от себя отрекшийся пророк;
Так светоч мира разрезает масло
Июльской ночи, ибо под окно
Приходит время и стоит безгласно;
Так звонко замыкается звено,
Так размыкают маленькие руки
Чужие дети на большом холме,
Так гаснет день, так замолкают звуки,
Так новый день рождается во тьме;
Так музыка из той безмолвной бездны
Проходит путь и льётся через край;
Так тезис умирает антитезой,
Так беспричинно существует рай.

Так ты вернёшься, прошагав по лужам,
Ты – это я, сказавший сам себе:
Возрадуйся! ты никому не нужен,
Ты только и заметил, что судьбе
Самой себя избегнуть невозможно,
Что пить огонь – весьма неосторожно,
Что истина скитается под кожей
С царапиной на высохшей губе.

Дорогу, ветер, сад и солнце
Шутя, рисует божество.
И ничего не остаётся,
Не остаётся ничего.

Ты сам всего лишь, как ни странно —
Его рисунок на песке,
Лишь строчка из его романа,
Забытого на чердаке.

Он бросил на седьмой главе,
Поскольку наступает лето —
Он мальчик, он играет где-то
И ловит бабочек в траве.

Я шёл один в пустыне каменистой,
Под звёздами сверкающими. Тьма
Меня не поглотила; только мысли
Росли из неусыпного ума.
Я шёл один среди остывших скал.
Я пить хотел, но влаги не искал,
Боясь в своем увидеть отраженьи
Не мысли прихотливое движенье,
Не радость сна, не горечь пораженья,
А истины зияющий оскал.
В ночи я шёл, из ночи я бежал,
Бежал от вещи, что во тьме кричала,
Бежал от сил, которым нет начала,
От совершённых мной великих дел,
И от того, что совершить хотел,
От мыслей, прорастающих на дне,
От истины, пылающей во мне.

И вот я сел на камень, чтобы всё же
Ответить на вопросы, наконец.
Я в муках вопрошал себя: «О Боже,
За что мне этот горестный венец?»
Я вопрошал: «Где истина и путь?
Достигнет ли страдающий покоя?
Возможно ли ушедшее вернуть?
И в чём ответ? И что же я такое?»
…И, не дождавшись утреннего света,
Усталый, не услышавший ответа,
Я снова встал и продолжал дорогу.
Я – знание о том, что на пути
Удастся мне и истину, и Бога,
И дом, и самого себя найти.

Сухой цветок нам попадает в руки
И рассыпается; сады сжигает солнце;
Пески пустыни поглощают звуки,
Проходит всё, но что-то остается.

Не то, что застывает, холодея,
Там, на границе моря и песка,
Где Минотавр живет внутри Тесея,
Где увяданье спит в стебле цветка;

Не то, что разбивает или делит,
Не то, что чертит ось координат,
Не то, что разрушает ради цели,
Не то, что вопрошает, как Пилат.