Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

В толпе кто-то насмешливо сказал:

– Теперь можно расходиться, а послушаем через месяц, когда он вызубрит свою речь.

Довольный тем, что он не умер от бешеного бега, как тот воин, Перколис вскочил на трибуну, хотя Андромах толчками хотел сбросить его вниз, да и очередь ораторов была недовольна поступком Перколиса, он громовым голосом заговорил:

– Десять евреев под предводительством фарисея Аристобула накинулись на двух девственниц. – Он помолчал секунды три и, озарённый мыслью, счастливым голосом крикнул: – С мечами! Требуя, чтобы девушки обнажились! Но я вышел к ним навстречу без оружия. Клянусь всеми богами Олимпа! Я посмотрел на них так, – Перколис показал. – А потом я сделал рукой так, – Перколис показал. – И они, бросив мечи, обратились в постыдное бегство. Хотя фарисей призывал их крепить дух молитвой, но убежал первый. А две юницы, как две Психеи, как порождение Афродиты, встали передо мной на колени и протянули мне свою невинность, умоляя меня принять их дар. Они заклинали меня всеми богами, грозили, что бросятся в бездонный Иордан. И я уступил, не в силах отказать им.

Греки перестали двигаться, кушать, с раскрытыми ртами внимательно они слушали Перколиса. Да и Андромах, который минуту назад демонстративно заткнул было свои уши затычками, выдернул их, раздражённо говоря: «И вот полководец вступил в парилку…» А Перколис сильно хлопнул себя по поясу ладонями.

– Вы сами видите, что на мне нет оружия. Да и никогда я не ходил с мечом. Это ли не доказательство правдивости моих слов. Я долго не решался поднять подол своей туники, ведь я отец семейства. Но в страхе, что девушки могли убить себя, а я стал бы убийцей, я решился…

Через две недели у всех жителей города появилась странная болезнь. Люди не понимали, откуда она взялась. Ругали евреев. Ораторы собирались на площади и обменивались длинными гневными речами, принимая героические позы. Но болезнь не отступала.

– Жрец, возьми антик, – сказал Иосиф, протягивая жрецу храма серебряную монету.

Тот в это время подошёл с молотом к жертвенному быку, подошёл осторожно, пряча за спиной орудие убийства. Крупное, мускулистое животное, не догадываясь о том, что его ожидало, с удовольствием и довольно быстро слизывало языком со дна кормушки пшеничную муку. Встав рядом с рогатой головой быка, жрец взмахнул тяжёлым молотом, и в это время прозвучал голос Иосифа. Удар получился не точным. Бык, изумлённый коварством жреца, замер на секунду, а в следующее мгновенье с рёвом поддел его снизу, поднял на рога, отшвырнул в сторону, как охапку соломы и выскочил из зала.

Жрец с трудом, сдерживая стоны, встал на ноги, долго и молча смотрел на Иосифа. Потом он сильным жестом простёр обе руки в сторону юноши и сказал, скупо двигая губами, словно прокаркал:

– Этот знак тебе! – и добавил, указав пальцем на дверь: – Иди туда. Серебро оставь перед входом.

– Но что говорит знак? Я ли был в образе быка?

Жрец перевёл свой пронзительный взгляд на руку юноши, что сжимала серебряный кружок, усмехнулся и тем же сильным громовым голосом ответил в гулкой тишине храма:

– Однажды ты придёшь сюда с человеком, который оставит миру слова: «Деньги не пахнут». Но только слова.

– А что я оставлю? – с душевным трепетом едва-едва слышно спросил Иосиф, боясь узнать, что его судьба обыкновенная, как у всех людей, истово желая, чтобы она была замечательной.

– Если я скажу, ты не придёшь сюда, – ответил жрец, многозначительно усмехнувшись.

И он медленным жестом руки указал на дверь. Она была деревянной. Иосиф осмотрел её и, не найдя скобу, решил, что дверь открывалась наружу, из зала в другое помещение. Он протянул руку, чтобы толкнуть её, и увидел, что дверь исчезла, как будто её и не было. А перед ним простирался квадратный зал без крыши, тот зал, где Иосиф находился секунду назад. Он хорошо помнил, что жертвенник был пустой, на нём ничего не было. И не были приготовлены дрова для сожжения жертвы. А сейчас в пустом зале от жертвенника поднимался вверх синий дым. Его вид притянул внимание юноши. Струя дыма заколебалась, как это всегда происходило на открытом месте от движения воздуха. Но здесь, в храме не было сквозняка.

Едва Иосиф ощутил сладковатый запах дыма, как тотчас отметил, что всё вокруг него потеряло чёткие очертания. Он покачнулся и посмотрел вниз, на каменный пол и не увидел своего тела. И вдруг услышал рядом с собой дыхание человека, девушки. Она фыркнула и греховным чувственным и капризным голосом сказала: