Василий Стенькин - В осажденном городе

Поезд прибыл в Самару под вечер. Прошин хорошо знал город: не один раз бывал там. Дошел до Красноармейской улицы, сел в трамвай.

Начальник отдела Денисов, с которым он встретился, рассказал, что проводится десятидневный сбор периферийных работников службы. Это вызвано новыми установками в чекистской работе, изменившимся положением в стране…

Василий Степанович и его коллеги из других городов были размещены в рабочем общежитии станкостроительного завода, получили талоны на обеды в служебной столовой.

В конце декады его принял полпред ОГПУ по Средне-Волжскому краю Борис Аркадьевич Бак.

— Как Пенза поживает? — спросил Бак, пожимая руку Прошину, которого, оказалось, помнил, хотя встречались всего два раза.

— Потихоньку, Борис Аркадьевич.

— Не надоела Пенза? — неожиданно спросил Бак, выслушав короткую информацию Прошина о положении, дел.

— Родные места не надоедают, — уклончиво ответил Василий Степанович, несколько удивленный вопросам полпреда.

— Я пригласил тебя вот зачем. Уральские товарищи, с которыми я когда-то работал, просят рекомендовать на должность начальника секретно-политического отдела толкового работника. Остановился на твоей кандидатуре… Семья большая?

— Жена и два сына: одному семь, второму — около трех.

— Нормально. Ну как, согласен?

— В принципе да. Справлюсь ли?

— Справишься! Я тебе открою один секрет, — сказал Бак, улыбнувшись, и, не дожидаясь ответа Прошина, продолжал: — Оставайся самим собой, никогда не иди на сделку со своей совестью, держи крепкую связь с партийной организацией, и тогда, поверь мне, все будет хорошо: по себе знаю это.

Прошин знал, что в годы гражданской войны Бак выполнял ответственные поручения Сергея Лазо, докладывал Владимиру Ильичу о положении в Сибири. В Самаре он работал шестой год, до этого был на руководящих должностях в чекистских аппаратах Урала, Сибири и Забайкалья, поэтому его ссылка на просьбу уральских друзей ни удивления, ни недоумения не вызвала.

— Когда выезжать?

— Чем ни быстрее, тем лучше.

— Борис Аркадьевич, нельзя ли отложить выезд на месяц? У нас действует опасная банда Орлова…

— Знаю, знаю.

— Мне хочется довести дело до конца.

— Хорошо, — согласился Бак, подумав.

Около полуночи Василий Степанович спустился в буфет, поел и тут же пешком отправился на вокзал. Улицы были малолюдны и слабо освещены. Прошин шел не спеша, восстанавливая в памяти и мысленно повторяя советы полномочного представителя ОГПУ, чтобы лучше запомнить их.

В вагоне взобрался на третью полку и, положив под голову полевую сумку, быстро заснул.

Утром, придя на работу, Василий Степанович зашел к начальнику оперсектора Гладкову, доложил о поездке в Самару.

— Да, жалко тебя отпускать: мы хорошо сработались с тобою, — сказал Гладков, узнав о переводе Прошина на Урал. — Камнем на твоем пути не буду, поезжай.

— Борис Аркадьевич разрешил задержаться в Пензе до ликвидации банды Орлова.

— Ты, наверное, не знаешь еще, что участкового Сплюхина убили бандиты? — спросил Тимофей Иосифович.

— Акима Васильевича? Такого парня! Как случилось?

— Подробностей не знаю, вчера позвонили.

— Разрешите мне сегодня же выехать на место? — Прошин поднялся, одернул гимнастерку; весть о гибели Сплюхина поразила, его колотило, словно в лихорадке.

— Успокойся, Василий Степанович, тебе сейчас, как никогда, нужна холодная голова. Договоримся так: подумай, вечером зайди ко мне, посоветуемся, а завтра поедешь. Хорошо?

— Хорошо, Тимофей Иосифович. Живого или мертвого, но привезу Орлова!

— Только не кипятись, действуй расчетливо, с умом.

Прошин тут же заказал телефонный разговор с начальником райотдела ОГПУ Мокшиным, но тот ничего не мог четко рассказать об обстоятельствах гибели Акима Васильевича. Он решил, не заезжая в райцентр, проехать в Грачевку и встретиться со стариком, у которого снимал угол Сплюхин.

Кузьма Иванович сидел на завалинке: несмотря на жару, на нем была ватная фуфайка. Прошло чуть больше месяца после их встречи, а старик совсем ослаб, не узнать.

Прошин поздоровался, назвав его по имени и отчеству.

— А, Степанович, здравствуй, я и не угадал тебя. Хвораю, вовсе ослаб, истрепалась моя организма.

— Чего болит-то?

— Все болит, Степаныч, не знаю, чего и не болит. Ох-хо-хо, видно, смертушка моя где-то рядышком ходит.

Василий Степанович сел рядом со стариком, расстегнул пиджак и верхнюю пуговицу рубахи.