И. Пименов - Мир приключений, 1928 № 08

— Я такая несчастная…

— Почему несчастная? Расскажите мне.

Фектя покачала головой и пошла вперед.

Я ее догнал.

— Слушайте, Фектинька… Мы не можем так расстаться. Мы должны еще встретиться. Хотите, будем встречаться у Омута? Там никого не бывает.

Девушка побледнела. На лице отразился ужас.

— Ой, только не там… только не там…

Я поздно сообразил о своей ошибке, но сказанного уже нельзя было вернуть. Фектя опять заплакала. И прижалась к дереву, потом опустилась на траву. Мне до слез было жаль это слабое, беспомощное существо. Как мог, я старался ее утешить. Вынул платок, стал вытирать ей слезы. Она доверчиво склонилась мне на плечо. Долго мы сидели молча, прижавшись друг к другу. Я понял, что судьба этой слепой девушки для меня не безразлична. Когда Фектя несколько успокоилась, она сказала:

— Там… в этом Омуте… утонула моя сестричка Агничка…

— Я знаю об этом, Мосей рассказывал. Только я не сообразил…

Девушка вздохнула. Через минуту заговорила снова. Ее, видимо, мучила потребность высказаться.

— Когда мы сидим рядом, мне кажется: я — Агния, а вы — тот… Михаил Иванович… Они ведь очень любили друг друга…

Опять помолчала.

— Я часто ходила с ними. Они сидят, разговаривают, а я слушаю, не идет ли кто. Мне он не нравился, — громкий очень и все с насмешкой. А Агния говорила что без него жить не станет. Шибко любила. И он ее, я это знаю. Только мне не нравился…

— Как случилось это с вашей сестрой? — осторожно спросил я.

— Я не знаю. И никто не знает. Дедушка приказал сестре выйти за Листара. А дедушка — это все. Против него нельзя… Ну, они и порешили убежать. Накануне свадьбы, ночью, Михаил Иванович лошадей достал, у большой дороги в лесу поставил. Я должна была Агнюшку к дороге привести Никто больше не знал об этом. Ну, мы и пошли. Когда подходим, в лесу какие-то свистки слышали. Мы затаились. А свист такой тихий, то справа, то слева. Мы и сидим под кустиком. Немного погодя, шаги слышим. Михаил Иванович осторожно кличет. Мы отозвались. А он говорит: «Что-ж вы долго? Ждал, ждал, пошел навстречу. Скорей идемте, лошади беспокоятся чего-то. Привязал я их». Мы говорим: «Люди близко»… А он: «Ничего, говорит, не слышу»… Пождали, пождали пошли к дороге. А лошадей-то и нет. Ушли сами или угнал кто. Агничка чуть не умерла от горя. Рыдает на голос. Я ее утешаю, а Михаил Иванович по лесу рыщет, лошадей разыскивает. Да где там найти! Подстроено все было. До солнышка мы у дороги сидели. А как солнышко взошло, нас пьяные гости разыскали, и дед Кондратий с ними. «Ах, говорит, гулены вы этакие. Мы их ищем, а они натко! Солнышком любуются!» Да так с шутками нас домой и привели. Я целый день над Агничкой сидела, она вроде как не в себе сделалась. А вечером — свадьба. А Михаила Ивановича — нет. Только к вечеру весточку дал через мальца одного. Побежала я уговориться с ним. А он тоже как не в себе. Лошадей только за 30 верст в Большовке достал. Уговорились: лошади будут дожидаться у Омута, где близко другая дорога проходит. «Пусть, говорит, невеста больной прикинется, добейтесь, чтобы свадьбу хоть на день отложили. А в одиннадцатом часу проберитесь обе к Омуту». Так и сделали. Жених согласился свадьбу отложить. Остались мы в избе одни. Агничка повеселела. Сидим мы с ней и думаем, как бы незаметно выбраться. Спать будто собираемся ложиться. Только, — солнце уже зашло, — являются старики с дедом Абрамом. И начетчики с ними. Дед и говорит: «Давайте окрутим и конец. А что невесте не можется, это ничего, жених не зверь». Ну и окрутили. По нашему. Невеста не то что по нарочному, а и в сам-деле разнедужилась, на ногах не стоит. Оставили меня с ней в летней горнице, а сами пировать все пошли. И двери кто-то припер. Тут, немного погодя, мы в окно вылезли, да к Омуту. Там Михаил Иванович ждет, ничего не знает о венчании. Простились мы. Усадил он сестричку с собой и ускакали. Как не слышно стало брички, я домой вернулась. Опять через окно. А за стеной, слышу, пир горой, песни горланят. И плачу я, что распрощалась на век с сестричкой любимой, и радостно чего-то. Так под песни их и заснула. Утром проснулась от шума. Дверь настежь и в дверях народ гомонит. Ну, думаю, хватились. Вдруг все замолкли, только топочут как-то сильно. Почуяла я недоброе, страшное что-то. Бросилась вперед и на мокрое что-то наткнулась. Это ее, мертвенькую, на руках вносили. Сказали, из Омута вытащили…

Фектя замолчала, утирая слезы.

— А как же Михаил Иванович? — спросил я.

— Никто его не встречал. Слух пустили, будто в какой-то дальний город уехал. Ни слуху, ни духу…