Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

Он стал на колени пред Голькаром, до земли преклонив голову, и безмолвно ожидал приказания встать.

— Кто ты такой? — спросил его Голькар.

— Зовут меня Сугрива.

— Брамин?

— Да, я брамин. Меня послал к тебе государь Тантиа Топее.

— Где доказательства данного тебе поручения?

— Вот оно! — отвечал факир, вынув из-за плаща, служившего ему одеждой, нечто вроде платка, странно вырезанного и на котором были начертаны санскритские слова.

— А! Настало время? — воскликнул Голькар, внимательно всмотревшись в платок.

— Да! — сказал факир. — Дело должно быть начато сегодня же в Мееруте.

— Капитан? Вы говорили мне, что не любите англичан? — сказал Голькар.

— Да! Я их не люблю, но и ненависти к ним не чувствую и вообще нисколько не забочусь о том, что с ними может случиться.

— Так вот, капитан! Вы вскоре кое-что новое узнаете. Полковник Барклай, пожалуй, в конце этого месяца может убраться домой.

— В самом деле? И эти известия вы получили от этого черномазого?

— Да! Этот черномазый верный, надежный человек, служащий гонцом друга моего Тантиа Топее, — отвечал Голькар.

— А кто такой этот друг ваш Тантиа Топее.

— Это я вам объясню завтра. Полковник Барклай ранее чем через три дня не появится здесь, следовательно, у нас имеются еще два свободных дня. Завтра, если желаете, мы отправимся охотиться на носорогов. Носорог — это царская дичь, и их, пожалуй, не найдется теперь более двухсот во всей Индии. Покойной ночи, капитан.

— Кстати, что вы сделали с Рао? — спросил Коркоран. — Разве вы не намерены судить его?

— Рао! — отвечал Голькар. — Он уже осужден, капитан. Перед ужином я отдал приказание посадить его на кол.

— Черт возьми! — воскликнул Коркоран. — Нельзя сказать, что вы теряете время!

— Друг мой! — отвечал Голькар. — Как только пойман — тотчас и на кол. Неужели вы хотите, чтобы я собирал целое судилище, как в Калькутте? Тогда, прежде чем произнесет речь прокурор и возразит ему адвокат, прежде чем уйдут совещаться судьи, англичане войдут в Бхагавапур и спасут жизнь этого негодяя, их сообщника. Нет, нет! Он попался и расплачивается за всех.

— А впрочем, — отвечал Коркоран потягиваясь, так как ему очень хотелось спать, — я заговорил об этом только из любопытства. Покойной ночи, государь.

Коркоран, следуя за Али, который указывал ему путь, отправился спать.

Но, очевидно, судьбою было так решено, что уснуть капитану не удалось в эту ночь. Едва он улегся в кровать, как послышался большой шум. Коркоран поднялся и, опершись на локоть, тихонько свистнул, зовя Луизон, и сказал ей почти шепотом:

— Внимание, Луизон! Вставай, лентяйка.

Луизон, в свою очередь, внимательно на него посмотрела, прислушиваясь, и тихонько шевелила хвостом, чтобы показать своему хозяину, что она его поняла, и наконец медленно поднялась и, прямо направившись к двери комнаты, снова прислушалась и затем спокойно возвратилась и улеглась у ног капитана, как бы выжидая его приказаний.

— Хорошо! — сказал капитан. — Я тебя понимаю, моя дорогая. Ты хочешь сказать, что опасность не важная. Тем лучше, так как мне хотелось бы немножко выспаться. А тебе?

Тигрица слегка раздвинула губы, над которыми были усы более жесткие, чем острие шпаги: это был ее способ улыбаться.

Наконец раздались шаги в галерее, и Луизон снова возвратилась к двери; но, несомненно, опасность показалась ей не достойной ее вмешательства, так как она возвратилась обратно и легла у ног своего господина.

У дверей кто-то постучал. Коркоран встал полуодетый, взял револьвер и пошел отворить дверь.

Это был Али, пришедший разбудить его.

— Господин! — сказал он с испуганным видом. — Государь Голькар просил вас прийти к нему. Случилось большое несчастье. Рао, о котором предполагалось, будто он посажен на кол, подкупил стражу и убежал вместе с нею.

— Вот как. Он не дурак, этот Рао! — сказал капитан, одевшись окончательно.

— Так вот, видите ли, господин, его высочество предполагает, что он отправился навстречу англичан, находящихся уже по соседству. Их встретил Сугрива.

— Хорошо! Указывай мне дорогу; я иду вслед за тобой.

Голькар сидел на великолепном персидском ковре и, по-видимому, погружен был в глубокое размышление. При входе капитана он поднял голову и знаком пригласил его сесть около себя, а рабам приказал удалиться.

— Мой дорогой гость, вы, конечно, знаете о случившемся несчастье?

— Да, мне это уже рассказали. Рао убежал, но это нельзя называть несчастьем; Рао — негодяй, отправившийся дать себя повесить в другом месте.