Александр Сытин: Мертвые всадники

— Вы две недели назад выступили из алайской долины. Когда переваливали Джяргарт, здесь все боялись, что вы от метели замерзнете. Ну и метель была! Вам готовы казармы, мы вас ждем уже два часа.

Командир заскрипел зубами. Мягко спросил:

— Откуда вы все это знаете?

— На базаре говорили. Узун-Кулак!

— Рысью марш!

Прятаться было смешно. Отряд загрохотал к казармам. Командир давно истощил ругань. Вдруг стал говорить мягко и ласково. Огонь в глазах стал гаснуть в то время, когда зубами готов был разорвать горло своему собеседнику.

Чудилась измена. Он боялся бредить во сне. Спал один. Наконец, написал приказ пулеметной команде, передал кавалеристам его телеграммой: отряду соединиться в Ак-Кургане. Сам командир лично ночью, в халате и чалме, загнал насмерть туркменского жеребца, торопясь в Ала-Букэ. Но... когда кавалерия, с обмотанными копытами, рысью подошла к Таган-Кишлаку, ее уже ждал горячий плов и чай!

Узун-Кулак!!!

Опять? Проклятие! Старшина вывернул котлы в костер, обварил чаем кашевара и карьером вылетел в Ала-Букэ. Его встретил огонь пятисот винтовок, и только высокая курганча спасла отряд от гибели. Утром задыхающиеся лошади примчались на подмогу, с орудием и пулеметами, но степь и горы уже были пусты.

3

— Где же разбойник Полван?

— Бельмейды!

Недоверие лилось на командира из глаз его отряда. Два месяца такого позора, что хоть пулю в лоб! Вчера ночью пешие разведчики протянули от секрета телефон в курганчу, чтобы с утра наблюдать степь и изловить хоть одного басмача. Ползли на локтях, колючками продрали мясо до костей. Утром раздался насмешливый писк телефона: ти-ти-ти-ти! Схватил трубку:

— Ассолом - Алейкюм! Это я, Аман Полван!

Второй голос из секрета:

— Товарищ командир! хоть убейте, все сделали, как вы приказали. Это он сам, сволочь, с вами разговаривает.

Командир положил трубку телефона. Отошел. Сел. Перед глазами пошли огненные круги. Уже из секрета бежали бегом к курганче ободранные и израненные колючками солдаты. Неподвижное небо враждебно сияло. Степь молчала гробовым молчанием.

— Поди поймай, попробуй! Кругом никого нет, да и прожить тут нельзя, на пятьдесят верст кругом ни капли воды, кроме колодца в курганче. Вышел из секрета. Осмотрелся. Часовые спали. Спали днем, лежа на горячей земле с винтовками в руках. Можно ли требовать от живого человека, чтобы он два с половиной месяца упорно смотрел в пустую мертвую степь? Часовые спали. Яркая до безумия мысль пронизала больную голову командира. Чуть не задохнулся от радостной ненависти, залившей все тело.

— „ А, подожди, дай подумать ". Вернулся назад в курганчу. Вызвал начальника пулеметной команды и старшину. Явились. Вытянулись. Шопотом, глядя веселыми, безумными глазами, отдал странное распоряжение:

— Ни за какие поступки ребят не наказывать, никаких упущений не замечать. Поняли? Если даже один из вас повторит другому мое приказание — расстреляю!

— Поняли!

Вышли, посмотрели друга на друга, пожали плечами: „Сумасшедший!" — Разошлись в разные стороны. Старшина побрел к каптеру и увидел спящих часовых.

Аж переворотило внутри от злобы: „Застрелю!" — и вдруг вспомнил приказ — „не замечать", — остановился, как вкопанный. Неожиданно улыбнулся хитро, и

по - кошачьи, немножко бочком, пошел дальше. А командир приказал подать плов. Кашевар глаза вытаращил: „в первый раз, как из России выехали, вот штука!"

Наелся. Повалился спать. Всю ночь продрыхнул. Встал в десять часов.

Вяло и сонно приказал вьючить. Никак не продрыхнется! Тронулись. Ночевали в степи. Постов не проверял. Конной разведки не было, — что за чорт! — все равно будто дома, в Саратове!

Приехали в Уч-Тепе. Что за чорт! Плов и чай уже готовы!

Ага! Узун-Кулак! Поели да и спать, даже часовых не выставили... Я начальник пулеметной команды, вместе с старшиной, пьяные, захрапели в кустах, чуть не на сутки. Солдаты, — кто на базар, кто в чай-хану, кто за урюком, а командир хоть бы что! Заказал старшине водки, налопался пьяный, один две бутылки самогону выпил, да и кричит: „Отряду собираться!" Куда это еще? Назад в Ала-Букэ!

Часа три прошло, пока все собрались. Оказалось, что двух человек зарезали в саду, а командиру хоть бы что! Пьяный, ни черта не понимает. Наскоро произвели дознание, никому ни выговора, ничего. Кое-как сели и поехали. Дали крюку, — шли неделю!

В Ала-Букэ ждала неприятность: от командующего фронтом пакет:

Срочно передать командование помощнику и явиться. Отряд распустился —