Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Мария закрыла глаза.

Самая легкая радиостанция, которую она знала, — итальянская полевая радиостанция «Желозо». Она весила вместе с аккумулятором тридцать девять килограммов. А Эмил упомянул цифру семь-восемь…

— Попробую. Проблема килограммов зависит от корпуса. Если использовать алюминий…

Эмил сжал ее руку и посмотрел ей прямо в глаза:

— Девочка моя, если бы ты знала, как я верю в то, что Эвридика действительно родилась в Болгарии!

Она покраснела и поспешила уйти.

В начале февраля типография была готова. Оттиски получались с вертящегося валика в результате нажима рукой на рычаг.

— Я Гутенберг второй, — смеялся Иван, весь в чернилах, счастливый, как ребенок. — Несчастный Гутенберг одну библию в десяти экземплярах печатал больше чем полгода. А я даю тысячу экземпляров в сутки!

Группа «Гека» вечером выносила отпечатанные Марусей и Марией Молдовановой листовки.

Эмил Попов однажды отдал своему зятю строгое распоряжение прекратить работу в типографии. Передал ее Марусе, Манолу Божилову и Марии Молдовановой. Иван вначале возмутился, но через несколько дней понял, что эта мера справедлива. Иван получил повестку явиться в Демир Хисар на военную службу. Демир Хисар — штрафная рота для политически неблагонадежных.

— Как же, так я и разбежался к ним в казарму! Сегодня же ночью уйду в подполье! Вот еще! Копать траншеи во славу фюрера! Еще не родился тот, кто…

Дед Никола твердо решил, что зять должен посоветоваться с товарищами. Эмил успел рассказать доктору Пееву о том, что над Иваном нависла опасность, что он хочет уйти в подполье. Доктор обещал до вечера дать ответ.

Эмил нашел в своем почтовом ящике номер газеты «Зора». Это означало: «Пусть Иван Владков отправится в Демир Хисар. Группа не должна подвергаться риску! И без того все мы вынуждены работать словно в оранжерее — под стеклом».

Поповы собрались за столом. Маруся приготовила любимые кушанья. Нашлось и вино. Старик разрешил всем курящим не стесняться его и курить.

Маленький сын Ивана тянул ручонки и улыбался.

— В сущности, в этой роте ты как бы в резерве. В любой момент можешь уйти в подполье, если тебе дадут сигнал.

Малыш распевал.

— Не начинай с непроверенного. В этой роте достаточно провокаторов, филеров, агентов.

— Ваньо, о еде не беспокойся, я буду добывать ее на черном рынке, передавать тебе.

Малыш махал ручонками и почти кричал. Владков держал его пальчик. Ребенок изо всех сил сжимал палец отца и заливался смехом.

— Да, знаешь, немцы едва ли продержатся еще год. Когда смотрю, как фронт перемещается на запад…

На освещенной шкале приемника словно трепетал свет Москвы. Послышался марш тех дальневосточных партизан, которые по долинам и по взгорьям шли вперед. А потом диктор торжественно оповестил, что советские войска заняли более ста населенных пунктов и продвигаются вперед.

Старик Попов стоял рядом с радиоприемником. Слушал сводку Советского Верховного Главнокомандования.

— Ваньо, хоть бы до твоего возвращения наши дошли до Германии! В добрый час, сынок!

Иван поцеловал старика, сына, Марусю. Белина плакала. Эмил пытался улыбаться. Иван закусил губу и смотрел в землю. Жена его с трудом сдерживала рыдания.

Иван надел на плечи рюкзак и сбежал по лестнице. В рюкзак этот женщины запихали все то, что им удалось раздобыть. Ивану же казалось, что в нем — страдания всею мира.

Наверху, в комнате, женщины убирали со стола. Маруся упала на кровать и заплакала. Ребенок посмотрел на нее и тоже заревел. Маруся вскочила, схватила его. Старик склонился над ними:

— Послушай, дочка! Твоя мать ни разу не плакала, когда меня арестовывали, даже когда избитого до полусмерти притаскивали домой. Ну, хватит! В этом доме слезы — плохой союзник, враг. Нечего убиваться. Если солдат плачет, он побежден. Ваньо воюет! Ты что, хочешь, чтобы он держался за твою юбку?

Ребенок пощипывал щеки деда и пытался поцеловать его в ухо.

…Эмил работал вместе с Иваном Джаковым. Этот мастер радиомонтажа оказался чудесным товарищем. Работая над приемником, он молчал. Ему хотелось сделать станцию за одну ночь.

— Представляешь, Эмил, что мы будем делать потом?

Это «потом», в сущности, являлось мечтой. Это «потом» было и реально, и близко, и далеко, и в двух шагах, но между сегодняшним днем и этим «потом» полыхали огненные языки пожара войны.

Пришла Мария Молдованова. Эмил протянул ей паяльник:

— Пусть буржуазия перевоспитывается в труде! Пусть потрудится!