Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Потому что не хотим отправлять войска наспех, прежде чем не убедимся в том, что они не перейдут на сторону врага вместе со знаменами и оркестрами, — бросил Михов.

— Не считаете ли вы, что есть опасность, — откликнулся генерал Лукаш, — что повторится история с чехами, имевшая место в прошлой войне?

— Господин министр, — нервно произнес Борис, — сейчас необходимо воздержаться, но ваша основная обязанность — очистить войсковые части от коммунистической опасности. — Царь сделал паузу. — Причем немедленно, чтобы в самое ближайшее время мы могли отправить войска на Восточный фронт. Приказываю вам в трехмесячный срок доложить о результатах чистки. Незачем церемониться. Если нужно, расстреляйте пять тысяч, десять, но укрепите войска. Все это позор для нас.

Царь резко поднялся и, не попрощавшись, направился к выходу. Генералы последовали за ним. Михов взял под руку начальника военно-судебного отдела:

— Представь себе, мы пошлем армию на Восточный фронт, а она перейдет на сторону большевиков. Нам тогда не останется ничего другого, как уйти.

— Как вы считаете, история с чешским корпусом может повториться? — спросил Никифоров.

— Вполне возможно.

— А что будем делать с приказом царя?

— Выполнить его желание за три месяца невозможно.

Генерал вышел на улицу и направился в Борисовский сад. Там его ждал доктор Пеев.

— Все прошло очень хорошо, — подытожил Пеев, выслушав Никифорова. — Наши предвидения подтвердились. Рад, что Кочо Стоянов ни у кого не нашел поддержки. А теперь о другом. Центр снова интересуется численностью германских и болгарских войск на турецкой границе. Готовятся ли немцы напасть на Турцию? По всей вероятности, Советский Союз не хочет оказаться застигнутым врасплох каким-нибудь новым фронтом на Кавказе. Все это нужно срочно выяснить.

Царь никого не принимал. Ему доложили, что Бекерле сразу узнал о приступе болезни после его возвращения с заседания Высшего военного совета, о его опасениях.

— Ваш царь — единственный приличный немец в Болгарии. — Бекерле ударил кулаком по столу и оглянулся. Он знал, что одна из его секретарш докладывает доктору Делиусу содержание всех его разговоров с болгарскими военными и дипломатами.

Борис нервно расхаживал по кабинету. Лулчев предложил прогуляться по парку. Это означало, что ему обязательно постараются что-нибудь внушить. Царь уже не боялся покушения коммунистов: в этих краях он прожил три десятилетия. Если кто-то и посягнет на его особу, то это непременно будет или немец, или человек из какой-нибудь западной разведки. Царь думал, что советник потребует отправить армию против большевиков. Союз Великобритании с большевиками приводил его в бешенство. Впрочем, в переплетении событий и интересов, в сложных ходах дипломатов можно найти все, кроме логики и последовательности. Диктовали империалистические интересы, диктовал страх перед «ИГ Фарбениндустри», перед Круппом… А царь Болгарии мог привлечь внимание дипломатов только своими пятнадцатью дивизиями.

Начальник охраны знал маршрут царских прогулок. По всем аллеям отправили агентов, а полицейских в форме поставили на перекрестках аллей. Лулчев сам вел машину и указывал на прохожих, которые, узнав властителя, оборачивались в испуге.

— Если бы они больше боялись вашего величества…

Машина остановилась в самом центре парка. Мелькнула фигурка агента.

— Лулчев, кто из этих дармоедов сообщит Бекерле о нашей тайной прогулке?

— Ваше величество, я демонстрирую уединение, чтобы дать вам алиби!

Царь предложил сигареты. Пощупал свой пистолет. В крайнем случае он и сам мог в какой-то мере защитить себя. В последнее время он опасался нападения англичан, французов, югославов, греков, американцев, немцев, румын, правых из военного союза, экзальтированных анархистов. Боялся нападения повсюду и со стороны любого человека. В своей спальне боялся камергера. В столовой — поваров. В парикмахерской — парикмахера. Здесь — Лулчева. Князя Кирила, Филова. Прежних сторонников Протогерова. Ванчемихайловистов. Македонцев — сторонников Сербии и Греции. Македонцев — автономистов. Добруджанцев-террористов. Фракийского общества. И все-таки он надеялся, что его охраняет молва, что он народный царь-демократ, что он добрый и милостивый, справедливый и добродетельный.

Они шли по аллее. Повсюду — мягкие послеполуденные тени. Тишина. Под ногами поскрипывала опавшая хвоя.

— Ваше величество, я не имею права советовать вам больше того, что мне дозволено.