Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Гешева вызвали на неофициальную аудиенцию. Адъютант царя пригласил его на беседу с властителем, но полицейский предварительно знал тему беседы. До его слуха дошли данные о царских проверках настроений, о намерениях дворцовых кругов объявить войну Советскому Союзу.

Еще будучи студентом юридического факультета, Никола Гешев смутно догадывался о большом конфликте между дворцом и Москвой. Он побывал в Риме, провел там целых три года. Завистники злословили и утверждали, что фашистская полиция умело завербовала его и он преданно служил ей по нынешний день, что частично его авторитет перед царем объяснялся именно этим. Гешев мог соглашаться с этим, мог отрицать. Для него было абсолютно все равно, является он агентом фашистской полиции или нет. Сам он радовался своей службе у адмирала Канариса, а службу в других иностранных разведках хранил в тайне или демонстрировал внезапно, если имел от этого пользу.

Еще будучи чиновником в жилищной комиссии столичной общины сразу же после 1923 года, Гешев начал планомерно делать себе карьеру. Как и все платные полицейские, он пытался завоевать себе имя мелкими грязными доносами на уцелевших коммунистов, студентов и интеллигентов, и теперь по пути во дворец Гешев с полуулыбкой констатировал, что и поныне он остался всего лишь доносчиком, с той только разницей, что доносил уже не десятистепенным агентам, а прямо царю. В свое время, просто для удобства, он стал членом демократической (Цанковской) партии и Сговора [7] Сговор, или Народный сговор, — тайная фашистская организация, подготовившая военно-фашистский переворот 9 июня 1923 г. — Прим. ред. . А теперь ехал во дворец, переполненный злобой к коммунистам. Он еще носил при себе свой первый талисман — удостоверение полицейского сотрудника под номером 7179, подписанное бездарной личностью, бывшим директором полиции Ковачевым. Впрочем, события показали, что ковачевщина сохранила в полиции свой дух и теперь, а ныне требуется другое, нужна более серьезная, обдуманная и жестокая борьба. Именно борьба с коммунистами.

Гешев помнил номера и даты приказов о его назначениях, особенно первого: номер 288 от первого августа 1925 года. Шестнадцать лет пролетело с тех пор. Восемь из них, по его мнению, прошли впустую из-за бездарных шефов отдела «А». Он ехал к царю, а его мозг систематизировал все, что запомнилось из всех его операций против коммунистов. Гешев собирался потребовать у царя неограниченные полномочия, чтобы завершить борьбу со своими врагами. Потому что лучше узнал силу коммунистов, теперешнее состояние дел в царстве. Потому что всегда все трезво оценивал и ничего не преувеличивал.

Царь встретил полицейского в парке дворца. На сей раз, это редко случалось, царица тоже оказалась здесь. Она сидела под тентом веранды в своем роскошном послеобеденном платье. С нею была одна из дам ее свиты.

Гешев низко поклонился царице.

Она сложила руки на раскрытой книге и смотрела на него, прищурив глаза. Высокий широкоплечий мужчина. Продолговатое смуглое лицо. Широкие брови, тяжелая челюсть. В глазах — решимость. Царица боялась его, но верила ему. Где-то в глубине души она чувствовала, что он труслив: трусы всегда видят себе подобных.

— Господин Гешев, я хотела знать ваше мнение и нарушила распорядок своих занятий, чтобы вместе с царем выслушать вас.

Борис молча усаживался в кресле. Нетерпеливо указал Гешеву на кресло напротив. Он разозлился: этого полицейского нужно научить приходить, если не в выутюженном костюме, то хотя бы в чистой сорочке.

— Садитесь, друг мой, садитесь, — пригласила царица, и как только гость выполнил приказание, отвела взгляд от его рук. Она вспыхнула от возмущения: этот мужлан не привел в порядок ногти.

— Я хочу воевать, господин Гешев. Мне же со всех сторон докладывают, что армия заражена, больна.

Гешев не подтвердил это, но и не отрицал:

— Ваше величество, я доложу все по порядку. И попрошу развязать мне руки, если сочтете, что я прав.

Борис снял руки с подлокотника кресла и опустил их.

— Если это будет иметь смысл, развяжу, господин Гешев.

— Покорнейше благодарю, ваше величество. Еще двадцать второго июня я решил собрать в концлагерях самых авторитетных коммунистов. Три четверти из них уже скрылись. До сих пор мне удалось изловить только часть из намеченных мною. Скверно поступили господа офицеры: не разрешили мне арестовать коммунистов в воинских частях. Относительно большинства из них у меня самые обычные сомнения, но все они — бомбы замедленного действия. В государственном аппарате также много коммунистов. На этот счет у меня имеются точные данные.