Добрев почти обиделся. Вся его практика военного судьи доказывала именно то, что он всегда стоял за экстренные меры против коммунистов. За приговоры, которые подрубят коммунистическую партию, что называется, под корень. В доказательство он мог откопать десятки дел, где не имелось никаких оснований для смертного приговора, а подсудимые были уже покойниками.
Даже обжалование как форма расценивалось им как ненужная архаичная демократичность. Добрев сделал бы все возможное, да и делал, чтобы пресечь попытки осужденных обжаловать приговоры или надеяться на амнистию.
— Кроме того, господин полковник, мы хотим увидеть, как доктор Пеев действовал против Болгарии, как он унижал национальное достоинство болгарина.
Доктор Пеев не унижал национального достоинства. В этом Добрев был убежден. Однако, как коммунисту, приговор ему был уже вынесен независимо от доводов, которые теперь могли идти от полковника. Смерть. Это уже предрешено.
— Кроме того, господин полковник, — задумчиво перечислял свои требования Костов, расстроенный известиями о сражении под Курском, — должен быть вынесен приговор и генералу Никифорову, хотя по каким-то странным соображениям он к делу не привлекается.
На третий день к полковнику Добреву пришел Говедаров, известный как политически благонадежный человек. Сел. Предложил ошеломленному полковнику сигарету. Поговорив на разные темы, перешел к главному:
— Вы будете судить лицо, которое является капиталом для нации, господин Добрев. Я имею в виду доктора Пеева. Знаю, что генерал Никифоров оставлен в тени по тем же соображениям, которые привели меня сюда потребовать от вас быть внимательным к ним. Назревают события, неблагоприятные для людей, которые очень близки к Германии. Пеев еще будет спасителем Болгарии.
Добрев не знал, что делать. Глаза его беспокойно забегали. Помолчав, он высказал свои соображения:
— Я могу быть объективным. Но объективный материал говорит только о смертном приговоре. Я занимаюсь этим делом уже трое суток. Изучил его основательно. У меня нет личного мнения, но есть данные полицейского расследования. Перехвачены шифровки. Обнаружена радиостанция. Поймана шпионская группа. Как спасать, господин Говедаров?
Говедаров собрался уходить:
— Вы можете иметь тысячи данных для двух тысяч смертных приговоров, но этот процесс не обычное судебное дело. Оно затрагивает интересы Болгарии. Если кто-то не понимает этого, надо разъяснить. Меня называют буржуазным политиком. Я действительно таков, но вижу истину, и она не страшнее нашего лакированного политического пейзажа. До свидания, полковник. Будьте благоразумны.
Полковник остался в кабинете один со своей тревогой. В словах этого господина было очень много правды. Но это одна сторона медали. А другая — его личное отношение к коммунистам. Он ненавидел эту партию, этих людей. Нужно ли во имя каких-то далеких целей буржуазного политика пренебрегать чувством ненависти? Он выполнил бы приказ о помиловании и зачитал бы пожизненное заключение, если бы нашелся человек, который приказал бы ему сделать это. Из регентского совета или военного министерства. Но там едва ли у кого были такие намерения.
Говедаров решил встретиться с генералом Русевым. Отправился к нему в военное министерство. Войдя в кабинет, сел. Умышленно положил сигареты перед хозяином. С улыбкой спросил генерала:
— Русев, что вышло из молниеносной стратегии нашего фюрера?
Генерал подскочил: Говедаров не позволял себе подобного семь-восемь месяцев назад.
— Русев, скажу тебе одно. Нас всех расстреляют наши же. Меня, тебя и всех нас. Признайся, что дело наше далеко не в шляпе.
— Кто, Говедаров, — русские или наши на Балканах? Кто пустит сюда русских? Теперь уже известно, что англичане и немцы зондируют почву для сепаратного мира, то есть они за войну только против СССР.
Говедаров знал новое направление немецкой политики.
— Русев, ты оптимист. Я не таков. Тебе хочется вернуть доброе старое время с направлением «нах Остен», я же забыл о нем. Перейдем к Пееву.
— Пеев! Прошу тебя, не говори мне о нем.
Говедаров высказал свои соображения. Сообщил, что если немцы хотят компромисса в войне и ищут пути к Великобритании, то это тем более необходимо маленькой и беспомощной Болгарии. Русев грыз ногти.
— Говедаров, Пеева нужно повесить. Этого хочу я.
Говедаров ушел. Он знал, что посеял семена сомнения, хотя бы сомнения. Для начала этого было достаточно, потом он снова придет поприжать генерала.
Читать дальше