Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Господин Козаров, теперь самое время доказать истинный смысл слова «сотрудничество». Да, этот сорок третий год — год испытаний, проверки.

— И я так думаю.

— Я принимаю приглашение на банкет, даже если вы не пригласили ни одного из господ адъютантов и советников его величества. Но при условии, что мы с вами договоримся о…

Козаров поднял указательный палец и спросил:

— О чем?

— О сохранении в тайне того, о чем мы с вами будем говорить. Гарантии я вам представлю тотчас же. — Фон Брукман встал и пошел к письменному столу. Достал оттуда несгораемый ящичек-коробку, внимательно просмотрел, что в ней находится, потом протянул гостю книжечку. Когда Козаров взял ее, он объяснил: — Этот вклад в Банк де Лозан может гарантировать вам и вашим внукам спокойную жизнь. Сберегательная книжка не подписана. Вы получите ее только после того, как я получу ваши уверения, что вы представите нужные мне данные и что они будут абсолютно точны.

Козаров только моргал глазами.

— Почему же в Лозаннский банк, а не в Венский?

— А потому что мы проиграли войну из-за этого сумасшедшего ефрейтора! — пропищал фон Брукман и тяжело опустился в кресло.

Козаров с трудом перевел дух.

— А вместе с нами пропадете и вы, господин Козаров! Так что или сотрудничество, или… А все так называемые наши люди в вашем царстве — мертвые души. Вы и Гешев…

— Согласен безо всяких оговорок, господин Брукман. Итак, я должен представить доказательства…

— Во-первых, вы будете осведомлять меня о том, что замышляют во дворце… и имеют ли место настроения против нас.

Неужели у фон Брукмана нет своих агентов во дворце? Разве кто-нибудь терпел бы британского агента Любомира Лулчева, если бы Лулчев не был и агентом гестапо? Тогда что же все это означает? Это уловка или всего-навсего беспомощность?

— Во-вторых: я хочу знать, готовятся ли военные поддержать царя, если он попытается… Ведь лично Борис никогда не предпринял бы никаких шагов против нас, если бы его не окружали такие разные люди.

— Разумеется. — Козаров уже знал и вторую тайну немецкого военного атташе: удар, нанесенный Заимовым в прошлом году и Никифоровым в этом, исчерпал доверие немцев к болгарским генералам. — Я даже сделал бы вам список опасных генералов, которых необходимо сместить.

Фон Брукман протянул руку:

— Я приду, господин Козаров. Приду и приведу с собой господина Бекерле. Это я гарантирую. И мне будет приятно, если найдутся корреспонденты нейтральных стран и газет, которые разнесут по всей Европе весть о том, что мы еще крепче, чем раньше, связаны друг с другом. Да, господин директор. — Помолчав немного, чтобы обдумать, надо ли признаваться в чем-то еще более страшном для болгарина, резким голосом проговорил: — Спасение болгарской короны не гарантирует вам наше покровительство завтра, когда вам придется жить в эмиграции. Потому что, если вы останетесь здесь, корона, которой вы не верны ныне, не сможет, просто не сможет, спасти ваши головы. Царь будет занят спасением собственной головы. А без головы кому нужна корона?

Козаров вышел из кабинета фон Брукмана ошеломленным. Он шел как пьяный. Следовавшие за ним агенты охраны переглядывались: начальство с трудом держится на ногах, а ничего вроде бы не было выпито. Интересно, за что ему дали взбучку?

Война окончена. Окончена ли? Возможно, это вопрос месяцев, пока у дивизий рейха есть еще кое-какое пополнение, пока у них есть еще хоть какой-то оперативный простор для отступления. Воина должна окончиться только тогда, когда в Болгарии не останется ни одного живого коммуниста. К этому сводилось предложение фон Брукмана. Именно в этом смысле нужно понимать чековую книжку на многие тысячи американских долларов и желание немца прийти на банкет. Просто ему хочется увидеть собственными глазами тех, кому он доверяет отныне и впредь самую важную миссию гитлеровской полиции в Болгарии. Неужели положение настолько серьезно? А тайное оружие? Блеф, разумеется.

— Завтра соберу областных директоров и областных начальников полиции и шкуру с них сдеру, на медленном огне пытать их буду. Соберу офицеров жандармских батальонов до подпоручика включительно и, как удар хлыстом, брошу им в морды… Пятнадцать тысяч партизан в горах, а они со своими восемью дивизиями ничего не могут сделать. — Он обернулся. Ему показалось, что кто-то кричит. Но это кричал в нем страх. Мозг сверлила мысль: «А что же, черт побери, нас ждет?» Иными словами, нельзя допустить, чтобы царь вдруг повернул куда-нибудь, нельзя допустить, чтобы Болгария порвала с осью. А кто же в таком случае будет командовать армией? Махов? Даскалов? Марков? Стойчев?