Тодор Кондов - Передает «Боевой»

«Господа, я имею возможность компенсировать удар, нанесенный нам в свое время коммунистами. Один болгарин в Софии — самый доблестный немец, и не просто обычный немец, а немец национал-социалист, мой самый близкий приятель, господин Гешев».

Раз Канарис говорил это, почему он не позвонил ему по телефону, чтобы вызвать его куда-нибудь в Германию, в Австрию, где ему будет удобнее проинформировать об истинном положении дел в Германии? Раз Канарис осторожничал и раз по военным каналам сообщили о странном на первый взгляд и мелком событии — задержан высший офицер абвера, когда он вносил ценности в Швейцарский банк в Цюрихе, — что оставалось делать такому человеку, как Гешев?

Полицейский отдавал приказания Яначкову:

— Разберись с этим Иваном Джаковым. А Манола Божилова приведите ко мне. Такое ничтожество, как он, не представляет интереса ни для меня, ни для коммунистов. Их я считаю врагами, но и этот мне не союзник. Я хотя стою на определенных позициях, Божилов же — гнида, пигмей, бесхребетное существо.

Гешев перечитал написанное Манолом и спросил:

— Ну, а теперь скажи, где скрывается Эмил Попов?

— Не знаю. Но есть женщина, с которой я поддерживаю связь. Она наверняка знает, где он скрывается. В следующий четверг мы договорились встретиться.

Гешев предложил Манолу сигарету, поднес спичку. Гешев распорядился, чтобы его тут же выпустили на «свободу», приказали нигде не говорить, что его арестовывали и вызывали в Дирекцию полиции. В противном случае он будет ликвидирован.

Манол остановился в дверях. Улыбнулся:

— Совсем забыл… Господин Гешев, в подвале «Эльфы» спрятана радиостанция. Но она так замурована, что никто не обнаружит ее, если не подсказать.

И рука предателя начала наносить на бумагу линию за линией чертежа тайника.

Гешев похлопал своего нового сотрудника по плечу и с улыбкой произнес:

— Браво, парень! Ты спас свою шкуру. Хотели мы выбить у тебя из-под ног скамейку, чтобы ты повис на веревке, но считай, что все обошлось. Год-два формального тюремного заключения, да и этого, пожалуй, не будет.

Теперь Гешев мог сказать, что все пошло как следует. В ближайшие дни он поймает Эмила Попова. Это замкнет круг в следствии по группе «Боевого».

Гешев вызвал к себе агента Ивана Яначкова и поставил перед ним задачу: наблюдать за Манолом Божиловым. Даже когда он спит.

В тот же день, когда Гешев готовился арестовать Анну и Эмила Попова, ему позвонили из дворца.

Царь хотел, чтобы он взял машину и немедленно приехал к нему. Гешев знал настроения Бориса и с явным нежеланием начал переодеваться. Для него эта встреча имела очень большое значение: только четыре месяца тому назад он припер к стене секретаря посланника Драганова, знавшего, о чем тот вел переговоры с представителями Англии в Каире. Борис готовился вне рамок проектируемого вместе с премьер-министром Венгрии Каллаи соглашения вести переговоры о заключении сепаратного мира с Англией и США. Его побуждала к этому Йоанна, за неделю до этого вернувшаяся из Италии и сообщившая, что король Виктор-Эммануил уже вел переговоры с Англией.

Царь, наверное, уже нервничал. Он в Вране. Гешев и торопился, и не торопился. Он знал: царь думает, что ему хорошо при наличии двух разведок. Через разных господ, умевших развязывать языки за банкноты, Гешев узнал о попытках Каллаи вести переговоры с папой Пием XI о заключении соглашения против России; о переговорах Бориса с Виктором-Эммануилом и представителями маршала Бадольо, пока что все еще десятым человеком в прогнившей итальянской империи; о переговорах с заграничным правительством малолетнего Петра Югославского, об отношении Болгарии к послевоенной Югославии и о молчаливом согласии Бориса признать ту Югославию, которая против Павелича. Вместе с тем Борис был готов, если это будет невыгодно Англии, переориентировать свою политику таким образом, как та пожелает. И все это при условии признания трона и династии.

Гешев застал царя в беседке за чашкой кофе, задумчивого, разбитого, почти больного. Он поклонился. Царь нетерпеливо махнул рукой:

— Садитесь, мой единственный надежный человек. Вы не представляете себе, как мне опротивели все эти глупцы и карьеристы.

Его слова прозвучали очень правдиво. Гешев почувствовал, как краснеет. Итак, царь принимает его, Гешева, в тот момент, когда натиск фюрера усиливается, когда недальновидная политика многих прежде времени выдвинувшихся политических деятелей привела его в тупик.