Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Оставьте эти сентиментальности, Верк. Не имеет ровным счетом никакого значения то, на кого он похож и на кого не похож. Фантазия нашего болгарского коллеги Гешева беспредельна. Не думаю, чтобы господин Периклиев, алчный до денег и славы, не вернулся бы от нас в Болгарию, чувствуя себя специалистом самого высокого ранга. Попробуйте избить господина Периклиева до полусмерти. Если признается — хорошо. Если не признается — можем даже освободить его. Лично я не верю, что этот Периклиев — шпион большевиков.

Периклиев неподвижно сидел на стуле по шесть, семь, а иногда и по восемь часов. Он напрягал все свои силы, чтобы не рухнуть на пол от истощения, не потерять сознания, не сказать лишнего слова. Периклиев отчетливо представлял себе характер поединка с немцами. От молниеносного удара грома не будет пользы. Если он действительно тверд, он должен вырваться отсюда живым. Живым.

Иногда по десять раз Верк возвращался к одному и тому же вопросу, но все десять раз под разным углом зрения. Верк сидел за своей пишущей машинкой и отстукивал на ней ответы сам, без секретаря. Он освободился от присутствия других следователей. Коллег вызывал только тогда, когда начинал уставать. В таких случаях он выходил из кабинета, где велось следствие. Шел в ванную и обливался холодной водой.

Периклиев понимал цель этих длительных, ужасно сложных допросов, в которых без труда обнаруживалось все: педантичное терпение, педантичное следование в одном и том же направлении, педантичное соблюдение методов ведения допроса. Они поставили себе цель утомить его, запутать. И тогда поймать на противоречиях.

На четвертые сутки Верк торжественно объявил, что господин Периклиев решил пожертвовать жизнью ради какого-то адвоката в Болгарии. Арестованный был ошарашен. Значит, произошел провал с доктором Пеевым!

— Вы избегли бы мучительной смерти, если бы признались во всем. Вы же знаете, в чем мы вас обвиняем. Вы избавили бы нас от лишнего труда и избежали бы лишних неприятностей.

Периклиев грустно улыбался и в который уже раз повторил:

— Я попросил бы вас, господа, разъяснить мне, из-за кого рушится моя карьера.

Шел пятый день с момента ареста. Верк вошел в следственную комнату с грудой папок. Сел за письменный стол. Махнул рукой. Это означало, что подследственный может сесть.

Раскрыл объемистую желтую папку. Перелистал ее. Показал «своему подшефному», как он любил называть Периклиева.

— Настал конец вашему упорству, господин. Не люблю разоблаченных, но теперь буду вынужден терпеть еще одного.

Масса фотографий. Несчастные. Что же сейчас происходит в Софии? Копия следственного дела лежит на письменном столе Верка. Документы переведены на немецкий язык. Имеются выдержки из показаний, экспертиз, заключений Гешева и Костова. Предположения.

— Назовите имена этих людей!

Периклиев безо всякого колебания показал доктора Пеева:

— Этот господин — Александр Пеев. Видная личность в Софии. Бывший мой хозяин. Великолепный адвокат. Человек с эрудицией профессора.

Верк протянул Периклиеву лист с радиограммой Пеева в Москву. В ней упоминалось и его имя.

— Господин следователь, я переписываюсь с доктором Пеевым, как и со многими другими! Если правда то, что он воспользовался моим именем, это означает только одно: он использовал вообще всех, с кем имел хоть какое-нибудь дело. Вряд ли будет правильным допустить, что доктор сообщит всем своим знакомым, что он агент большевиков. Да я бы… я бы поставил вас в известность…

Верк молча встал. Схватил подследственного за лацканы пиджака и поднял со стула. Толкнул его с огромной силой своих ста килограммов — и жертва растянулась на цементном полу. Верк начал бить Периклиева ногами. Снял со стены плеть. Из сил выбился примерно через час. Вызвал двух полицейских. Показал им на стонущего окровавленного подследственного:

— В камеру! Никакой еды в последующие сутки!

И ад начался.

Поздно ночью и после полуночи через внутренний двор тюрьмы часто вызывали заключенных. Группами и поодиночке. В ночной тишине зловеще раздавался стук их деревянной обуви. Их выводили на казнь. Зачастую крики этих людей заглушались шумом моторов грузовиков.

И так каждый день. Пытки электротоком, ломание костей, подвешивание на крюк головой вниз. Весь арсенал дьявола. Периклиев упорно продолжал от всего отказываться. Иногда Верку приходилось наклоняться над ним, чтобы расслышать, что шепчут его разбитые губы. Поднимался он всегда разъяренным.