Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Ошеломленный, доктор остановился у соседнего дуба. Такого он не ожидал. Но, собственно говоря, ведь он преуспел в карьере. Вполне естественно, что он превратился в нечто подобное Лукашу. Что можно ответить ему? Ведь Сергей Петрович даже не упоминал слова «деньги». Возможность покупать информаторов не предусматривалась.

— Не знаю, Никифор… это же советская разведка… она едва ли предложит тебе деньги за работу… Я, конечно, спрошу…

Никифоров протянул руку и проговорил:

— Послушай, если бы ты упомянул, что будешь платить мне, я пошел бы в полицию.

Доктор недоуменно пожал плечами:

— А если бы ты и вправду потребовал деньги, я пошел бы к Лукашу и сказал бы ему, что у него великолепный друг. Никифор, на свете появилась Москва! Там все по-новому. А старая Европа мерит новую Москву на свой аршин. Считают, что большевистское государство и его успехи можно измерить мерками буржуазных представлений… В сущности, мы с тобой сейчас маршируем в составе не только русской армии… Мы маршируем в составе мирового отряда, борющегося за свободу человечества. Это новая, единственно правильная формулировка для моей… и, возможно, уже и твоей деятельности. Все зависит от того, устоишь ли ты на своей позиции или отойдешь в сторону, потому что мы едва ли получим что-нибудь большее, чем по одной пуле…

В кондитерской у моста Орлова генерал Никифоров разглядывал кофейную гущу в чашке. Вдруг он поднял глаза и предложил:

— Сашо, давай я тебе погадаю?

Доктор пожал плечами.

— Заранее предупреждаю тебя, что нельзя говорить «благодарю», а то ничего не сбудется…

Сейчас генерала волновала внезапная мысль о Сашо. Юрист и высший военный чиновник, этот человек был одним из немногих, выделявшихся своей высокой нравственностью. Что же сказать Сашо, пока он разглядывает чашку, делая вид, что гадает? О своем уважении к нему? Интересно, сознает ли Сашо, что самое главное в нем — это умение претворять в жизнь любую идею.

— На твоей чашке написано, что ты избрал большой и трудный путь, Сашо. — Генерал улыбался и вертел в руках то, что внезапно потеряло свою условность. — Здесь написано… что, несмотря на бури и бураны… несмотря на песни сирен, капитан корабля приведет его в нужную гавань.

Пеев едва заметно кивнул и заметил:

— Я в этом убежден, но я не верю в хепи энд. Это возможно только в одном случае — если троянцы окажутся лыком шиты.

Генерал поставил чашку на место.

— Откуда у тебя это олимпийское спокойствие, Сашо?

— От самого себя. Я верю в торжество правды.

Радио передавало последние известия из ставки фюрера «о прочесывании районов севернее Нарвика, о подвиге егерской дивизии в боях против остатков английских и норвежских частей». Радиокомментатор восторженно закончил свою речь:

«…Обстановка в Европе подсказывает, что победоносные армии третьего рейха на пути к открытию новой эпохи в истории человечества…»

Генерал пропустил доктора вперед и уже на улице прошептал:

— А я верю, что, если фюрерское бесподобие начнет войну с Россией, Иван покажет, на что он способен. Ведь господин современный «Александр Великий» мечтает о походе к Японскому морю через Сибирь…

Двое мужчин остановились под раскидистым дубом.

Генерал Никифоров посмотрел на аллею, по которой они только что прошли. По обеим сторонам росли чудесные зеленые кусты.

— Послушай, Сашо. Для меня Россия в любом случае — самая притягательная сила в мире. Россия для меня — все.

Пеев медленно развернул какой-то лист бумаги. Перевернул его. На обороте было что-то написано.

— Москва, это совершенно очевидно, верит, что все обстоит именно так, — сказал Пеев. — Ночью получил ответ о тебе. Вот.

Бумажка оказалась у генерала.

Пеев на сей раз записал текст скорописью — он явно спешил:

«19.VI 1941 г. Никифорова впоследствии называйте «Журиным». Сведения, которые он будет давать, должны подписываться его псевдонимом».

Никифоров молча вернул листок. Пеев сразу же сжег его. Когда поднял голову, увидел, что генерал смеется, а глаза увлажнились: быстрый ответ Москвы тронул его, а псевдоним «Журин» развеселил.

— Значит, я — «Журин»… — Никифоров смеялся от всего сердца. Ему показалось, что крепостные ворота Кремля широко распахнулись перед ним, часовые вытянулись по стойке «смирно», и он, болгарский генерал-майор Никифоров, входит туда. Потом он вдруг замолк и спросил: — Могу ли я считать, что Москва доверяет мне? И что я…

— Безусловно, — подтвердил доктор Пеев. — Не только доверяет, дорогой, а предоставляет право смотреть миру прямо в глаза… спасает от позора служить кровавому фашизму…