Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Японский военный атташе не поделился своими впечатлениями с фон Брукманом, но захотел встретиться с ним. Он ставил перед собой весьма простую задачу: попробовать проверить, что думают немцы о Гешеве, о болгарской военной разведке и о дипломатическом корпусе. После встречи с Гешевым японский полковник ознакомился с материалами по «вопросу Янко Панайотова Пеева»; стал думать о том, что пребывание этого дипломата в Японии представляет известную опасность для империи. Только после этого он послал радиограмму в Токио, которую сам зашифровал и никому не показывал.

Ивана Владкова арестовали поздно вечером, когда он выходил из казармы. Телеграмму, посланную Марусей Владковой по его адресу, которая на первый взгляд содержала абсолютно невинные сведения, ему не вручили. Начальник полкового отделения РО, предварительно уведомленный Гешевым, усомнился, не является ли это каким-нибудь сигналом. Когда пришла телефонограмма с приказом об аресте Ивана Владкова и пересылке его в Дирекцию полиции, телефонист штрафной роты попытался найти Ивана и передать ему, чтобы он бежал. И это, может быть, удалось бы ему.

Солдаты копали укрытия для зенитных батарей. Телефонист часто ходил к работающим и иногда подолгу оставался у них. Он и в тот день хотел сделать то же самое, но поручик из РО заметил его и подозвал к себе:

— Куда?

— Господин поручик, я каждый день хожу к ним.

— Каждый день, возможно, но сегодня нельзя. Марш обратно!

Телефонист сообщил тревожную весть курьеру роты, которому доверял, но курьер доложил об этом поручику, и телефониста арестовали. Когда его с помощью ведра воды привели в чувство, телефонист продолжал твердить, что ненавидит коммунистов, но ему очень жаль, когда кого-нибудь истязают, и поэтому по возможности он помогает страдальцам.

Владков пытался оказать сопротивление. Ему удалось свалить на землю одного из агентов и ударить его так, что тот на какое-то время потерял сознание. Если бы не поручик и два подофицера, ему, возможно, удалось бы вырваться из их рук. Если бы ему удалось убежать хотя бы на двести метров от лагеря… Однако он пришел в себя с наручниками на руках. Его посадили на скамью, прислонив к стене. Агент сильно бил его по лицу, чтобы привести в чувство и одновременно отомстить за удар в живот. После этого в машине с четырьмя жандармами охраны арестованного повезли в Софию.

В машине было очень душно. Жандармы били Владкова прикладами, ногами.

Все тело ныло от боли. Когда его вели в карцер, а оттуда в машину, арестованный телефонист крикнул ему, что получил предупредительную телеграмму. Владков знал, что против него имеются обвинительные материалы из Габровской околии и особенно из Дряново. Одного этого, а также подозрения относительно его связи с Эмилом Поповым или Александром Пеевым вполне достаточно для вынесения смертного приговора.

Владков лежал на полу машины, то и дело подпрыгивающей на ухабах, между сапог жандармов и пытался сочинять стихи. Он не хотел признаться, что он поэт, но чувствовал большое влечение к поэзии. Владков жить не мог без стихов. Дорогой жандармы рассказывали о какой-то старухе, которая сгорела в подожженном ручной гранатой хлеву. Владков не знал, что это обыденная жизнь этих людей. Впрочем, знал. Но он впервые в жизни столкнулся с ними.

Арестованного ввели в отделение Дирекции полиции и заперли в одиночку. Владков сел на грязные нары. На лбу выступил холодный пот. Позже его повели в кабинет Гешева. Начальник хотел первым допросить Владкова.

Усаживаясь на стул против Гешева, солдат категорически заявил, что обстановка ему знакома, что он умеет переносить побои и не верит никаким обещаниям о гуманном отношении со стороны полицейских.

— То моя вторая забота, дорогой, — проговорил Гешев, рассматривая солдата. — Первая моя забота куда важнее. Так что воля твоя. Но если понадобится, я докажу тебе, что мы умеем, к нашей чести и славе, открывать рты, закрытые даже на замок.

Начальнику принесли кофе.

— Чашку кофе и для «гостя».

— Турки, перед тем как повесить, угощали осужденных на смерть чашкой кофе, — с улыбкой проговорил Владков.

Он взял чашку и поставил ее на письменный стол перед Гешевым. И снова улыбнулся. Он и не подозревал, что своим поведением пробудил страх у этого всемогущего человека.

Да, страх. Каждый арестованный молчит и не сдается. Не начинает говорить, даже выходя, как доктор Пеев, из «кабинета смерти» с его адскими обручами, которыми стягивают голову и грудную клетку. И этим они запутывают следствие. Гешев не очень-то тревожился о процессе, о материалах для прокурора. Их хватило бы даже для того, чтобы повесить еще столько же людей, сколько они уже задержали. Было что-то другое, более значительное. Это другое могло бы дать материал не для одного процесса, а для того чтобы нанести удар по всем сторонникам коммунизма в Болгарии.