Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

Из-за массивных постаментов, на которых лежали каменные жернова, было видно не очень хорошо, но все же ярдах в десяти от нас, на полу, заваленном смятыми и растоптанными хитиновыми шкурками мокриц, можно было рассмотреть толстое тело густо-серого цвета. Чудовище покрывали панцирные кольца, как у сороконожки, но форма его оказалась иной — головогрудь вздувалась пузатым горбом, за которым тянулась плоская задняя часть туловища, переходящая в задранный кверху длинный толстый хвост… нет, постойте, это не хвост — а яйцеклад!.. Чудовище устроилось на брюхе, подобрав несколько длинных членистых ножек. Плоская морда с рядком из нескольких маленьких черных глазок кончалась ногочелюстями, похожими на те, что мы видели у клопа и мокриц, но сверху ее увенчивали два длинных тонких коленчатых "уса", напоминающих одновременно и муравьиные усы, и лапы богомола. Чудовище лежало неподвижно, подтянув к себе передними конечностями еще один труп кормовой мокрицы, но что оно делало с ним, мешали разглядеть шестерни.

Это явно была та самая матка, которую мы искали, что подтверждали знакомые гирлянды слизистых зародышей, свисающие с потолка. Матка оказалась крупнее, чем мне представлялось — побольше коровы, пожалуй, но ниже и шире. Как раз в этот момент мокрица, за которой мы следовали, выбралась с пандуса, подползла к основательнице гнезда и замерла, точно в трансе. Та чуть приподнялась навстречу. Вытянув голову в сторону, я напряженно прищурился, завороженный жуткой картиной. Длинный ус с отвратительным хлюпаньем выскользнул из тела предыдущей жертвы. Подняв оба уса, матка ощупала ими новоприбывшую тварь. Внезапно один из усов развернулся вверх на полную длину и с размаху ударил вниз. С хрустом пробив острым концом панцирь мокрицы, ус глубоко вонзился в ее спину. Лапки мокрицы подогнулись, и она плюхнулась на брюхо. Несколько конвульсий, и все было кончено. Я поморщился, ожидая, что матка примется рвать жертву острыми ногочелюстями, но все оказалось по-другому. По усу от основания к жалу, вонзившемуся в жертву, пробежало небольшое утолщение, словно порция перекачиваемой жидкости, потом еще и еще. Сквозь густое и жирное, казалось, различимое глазом облако трупной вони к нам пробилась струйка резкого и острого запаха, напомнившего муравьиную кислоту. Навалившиеся на меня Герт и Гейрскёгуль, которые так же завороженно следили за сценой жуткой трапезы, обменялись удивленными взглядами. Но никто еще не успел заговорить, как матка, видимо, решила, что перекачала в труп несчастной мокрицы достаточно, выдернула ус обратно. Новый замах, и теперь уже оба уса жадно впились в тело предыдущей жертвы — уже заметно сморщенное, словно начавший сдуваться воздушный шарик. Снова донеслось жадное хлюпанье, но теперь мы рассмотрели, как по усам снова покатились вздутия — только в обратном направлении.

— Внешнее пищеварение!.. — догадался я, и зашептал на ухо гардариканцу: — Тварь впрыскивает в жертву желудочный сок, чтобы размягчить ткани, а потом, когда они почти переварятся прямо в панцире мокрицы, высасывает обратно. Словно шприцом!

— Вот же мерзотство!.. — скривился он и осторожно высунул поверх края лестничного проема свою винтовку. — Пристрелю ее, паскуду!

Гейрскёгуль последовала его примеру, не оставив места для меня. Громоздкий машиненгевер с торчащим вбок барабаном было попросту невозможно тихо просунуть между ними, поэтому я остался наблюдателем. Нандору и Амбрусу, осторожно посверкивающим глазами снизу, с лестницы, вообще ничего видно не было.

— По команде! — прошипел Герт. — Раз, два, три — огонь!..

Два выстрела оглушительно хлестнули по барабанным перепонкам, сверху посыпалась пыль. Издав оглушительный скрип, матка болезненно извернулась, кажется, пытаясь нащупать хелицерами то место на боку, куда ужалили пули. Двигалась она на удивление легко и стремительно, намного быстрее панцирных клопов. Скандинавка, быстро передергивая затвор, выстрелила еще два раза, а Герт, выхватив из-за пояса гранату-колотушку, торопливо дернул за свисающий из ручки фарфоровый шарик и молодецким размахом зашвырнул гранату между шестеренок. Она прокатилась по полу под брюхом матки, ударилась о стену и отскочила обратно. Еще один винтовочный выстрел — и полутьму мельницы озарила яркая вспышка. С рассохшегося потолка рухнул целый водопад пыли и мусора, ослепив нас; пол второго этажа содрогнулся. Из клубящегося на месте разрыва облака дыма донесся протяжный треск, затем отдаленный удар — но уже с первого этажа.