Уилбур Смит - Пылающий берег

Они преподнесли подарок в торжественной обстановке. Х-ани сияла, словно маленькая желтенькая ящерка, пока Сантен благодарила ее за то, что она была замечательной бабушкой и повитухой, но когда надела ожерелье на шею, показалось, что оно слишком большое и тяжелое для хрупкого сморщенного тела.

— Ну, старый, ты так гордишься этим своим ножом, но он просто ничто по сравнению вот с этим, — улыбаясь, сказала Х-ани и любовно погладила украшение. — Вот это настоящий подарок. Ты только посмотри! Теперь у меня на шее светит луна со звездами вокруг нее!

Бушменка носила его не снимая. Оно ударялось о грудную клетку, когда она наклонялась, чтобы собрать орехи или фрукты с земли. И когда Х-ани суетилась над костром, приготавливая пищу, оно болталось между двумя пустыми мешочками грудей. Даже по ночам, когда она спала, спрятав голову у себя на плече, ожерелье сияло на груди. Выглядывая из своей хижины, Сантен видела это, но ей почему-то казалось, что своим весом оно тянет старенькое тело к земле.

Когда Сантен закончила работу над ожерельем и ее силы полностью восстановились после рождения ребенка, дни стали казаться слишком длинными, а скалистые утесы, окружавшие долину, походили на высокие стены тюрьмы, не пускавшие на свободу.

Каждодневные заботы были теперь не велики. Шаса спал на коленях или был привязан к спине, пока она собирала орехи в роще или помогала Х-ани приносить хворост для костра.

На нее стали находить приступы жесточайшей депрессии, когда даже невинная болтовня Х-ани начинала раздражать, и она уходила куда-нибудь одна со своим малышом. Хотя он спал крепким и здоровым сном, Сантен все равно рассказывала ему что-то по-французски или по-английски. Говорила сыну о его отце и своем доме, об Облаке и Анне, о генерале Кортни. Эти имена и все воспоминания наводили на Сантен нестерпимую тоску, погружая в пучину меланхолии.

Иногда по ночам, когда не могла уснуть, Сантен лежала и вслушивалась в музыку, что звучала у нее в голове, — то были арии из «Аиды» или песни крестьян у них в Морт Омм во время сбора винограда.

Так проходили месяцы, один сезон в пустыне сменялся другим. Деревья могонго расцветали и давали новые плоды. Шаса однажды приподнялся на ручках и коленках и ко всеобщему восторгу пополз по траве, отправившись в свою первую экспедицию по долине. Однако и настроение у Сантен менялось теперь резче, чем любая погода и время года. Радость от игр с Шаса и общения со стариками переходила в глубокую тоску, и она чувствовала себя пленницей в этой долине.

— Они пришли сюда, чтобы здесь умереть, — поняла Сантен, заметив наконец, что двое стариков бушменов никуда больше не торопились, погруженные в заботы каждого дня. — Но я не хочу умирать, я хочу жить, жить!

Х-ани пристально наблюдала за ней, пока однажды не поняла, что пора, и тогда заговорила с О-хва:

— Завтра Нэм Чайлд и я уйдем из долины.

— Почему, старая женщина?! — О-хва выглядел испуганным. Он был доволен абсолютно всем и пока даже не думал о том, чтобы покинуть это место.

— Нам нужны лекарственные травы и другая еда.

— Это вовсе не причина для того, чтобы подвергаться риску, проходя мимо стражей в тоннеле.

— Мы пойдем на рассвете, когда прохладно и когда пчелы еще спят, а вернемся поздно вечером, а кроме того, стражи нас и так пропустили.

О-хва запротестовал еще больше, но жена резко его оборвала:

— Это нужно, старейший, есть вещи, которых мужчинам не понять.

Как Х-ани и предполагала, радостному возбуждению не было конца, когда Сантен услышала об обещанной прогулке. Она сама разбудила бушменку задолго до намеченного часа. Они тихо проскользнули сквозь пчелиный тоннель. Вместе с Шаса, крепко привязанным к спине, с сумкой, переброшенной через плечо, Сантен помчалась по узкой тропе, вырвавшись на дикий простор пустыни, как школьница, которую выпустили наконец из тесного класса.

Ее радостное настроение длилось все утро. Они весело болтали, двигаясь через лес, выискивая и выкапывая корни, которые, как сказала Х-ани, были им очень нужны.

В час полуденного зноя женщины нашли убежище под густой кроной акации. Пока Сантен кормила ребенка, Х-ани свернулась клубочком в тени и спала, похожая на рыжего котенка. Когда Шаса наелся вволю, мать поудобнее устроилась у ствола дерева и тоже задремала.

Ее потревожили топот копыт и фырканье лошадей. Открыв глаза, Сантен продолжала сидеть абсолютно неподвижно. Не почуяв их в высокой траве из-за легкого попутного ветерка, приближалось пасущееся стадо зебр.