Уилбур Смит - Тени Солнца

— Мне это не нравится. — Уолли Хендри рыгнул, повозил во рту языком, смакуя вкус, и продолжил: — Попахивает хуже десятидневного трупа.

Вальяжно растянувшись, он лежал на одной из четырех кроватей, удерживая стакан на обнаженном торсе, потном от конголезской жары.

— Мы все равно поедем, нравится тебе это или нет. — Брюс Керри раскладывал бритвенные принадлежности.

Хендри одним глотком осушил стакан.

— Сказал бы, что никуда мы не двинем, а останемся здесь, в Элизабетвиле. Почему ты так не сделал, а?

— Потому что мне платят за то, чтобы я не спорил, — безучастно ответил Брюс.

Он посмотрел на себя в засиженное мухами зеркало над раковиной: загорелое лицо, коротко остриженные черные кудри, четкие брови вразлет, зеленые глаза с темной бахромой ресниц и губы, которые улыбались или кривились. Брюс равнодушно созерцал свое отражение. Он вообще давно не испытывал никаких чувств, и губы его больше не улыбались и не кривились. Не ощущал он и давнишнюю терпеливую нежность к своему носу — большому и крючковатому, который делал лицо не таким миловидным и придавал Брюсу сходство с благородным пиратом.

— Черт побери! — прорычал с кровати Уолли Хендри. — Я сыт по горло этой армией ниггеров. Я не против боя, но не хочу сто миль продираться сквозь заросли, чтобы утереть сопли горстке убогих беженцев.

— Жизнь не сахар, — рассеянно согласился Брюс и стал наносить на лицо пену для бритья — ослепительно белую на фоне загара. Гладкая кожа блестела, словно натертая маслом; на плечах и груди в такт движениям перекатывались мышцы. Да, он был на пике формы, но и это не приносило ему удовольствия.

— Налей мне еще, Андрэ. — Уолли Хендри сунул свой стакан в руку молодому человеку, сидящему на краешке кровати.

Бельгиец встал и послушно пошел к столу.

— Побольше виски и поменьше пива, — проинструктировал Уолли. Затем повернулся к Брюсу и снова рыгнул. — Вот что я обо всем этом думаю.

Пока Андрэ наливал в стакан виски и пиво, Уолли передвинул на живот потертую кобуру с пистолетом.

— Когда едем? — спросил он.

— Завтра утром у товарного склада будет локомотив с пятью вагонами. Отправимся сразу после загрузки.

Брюс начал бриться, проводя лезвием от виска к подбородку, оставляя полоску чистой загорелой кожи.

— После трех месяцев боев с кучкой грязных гуркхов я надеялся хоть на какой-нибудь отдых… Да черт побери, хоть бы женщину увидеть! А теперь, на второй день после прекращения огня, нас опять куда-то гонят.

— C’est la guerre, — пробормотал Брюс, продолжая бриться.

— Ты о чем? — с подозрением спросил Уолли.

— Это война, — перевел Брюс.

— Говори по-нашему, пижон.

Уолли Хендри, проведя полгода в бельгийском Конго, все еще не понимал ни слова по-французски.

Опять повисла тишина. Раздавалось только еле слышное поскребывание бритвы и тихое звяканье — их четвертый товарищ чистил винтовку.

— Выпей, Хейг, — пригласил его Уолли.

— Нет, спасибо. — Майкл Хейг посмотрел на Хендри, даже не пытаясь скрыть отвращение.

— Еще одна наглая скотина! Не хочешь со мной выпить? Даже благородный капитан Керри со мной пьет. А ты что, особенный?

— Ты же знаешь, я не пью.

Хейг снова занялся своим оружием. Для всех уродливые автоматические винтовки стали словно продолжением тела. Даже во время бритья Брюсу всего лишь стоило опустить руку, чтобы схватить винтовку, прислоненную к стене. Винтовки остальных лежали на полу рядом с кроватями.

— Не пьешь? — хмыкнул Уолли. — А почему у тебя тогда такой странный цвет лица, братишка? И нос как спелая слива?

Губы Хейга напряглись, руки сжали винтовку.

— Прекрати, Уолли, — сказал Брюс спокойно.

— Хейг не пьет! — завопил Уолли и ткнул бельгийца в ребра. — Видал, Андрэ? Он у нас трезвенник, чтоб его! У меня папаня тоже трезвенник — иногда два или три месяца подряд, а потом придет домой и как съездит мамане в харю — аж на той стороне улицы слышно, как у нее зубы хрустят. — Расхохотавшись, он поперхнулся, но, откашлявшись, продолжил: — Могу спорить, что ты именно такой трезвенник, Хейг. Одна рюмка — и проснешься только дней через десять. Всего одна рюмка — и бац! — баба получает по роже, а детишки две недели сидят голодные.