Лизелотта Вельскопф-Генрих - Ночь над прерией

— Что случилось?

Квини неопределенно махнула рукой.

— Ну, заходи же.

Квини послушно пошла с Мэри в утопающий в снегу дом. Родители большую часть мебели взяли с собой. Мэри остались только кушетка, на которой она обычно располагалась в жилой комнате, стол, два стула и шкаф. Квини села на один из стульев, Мэри — на другой. Квини — Тачина сама себя больно ткнула в бок. Она решила говорить все напрямик, а не путаться в пустых фразах.

— Мэри, я никак не могу примириться с тем, что мне пришлось убить твоего брата. Мне с этим никак не примириться. Он тоже не примирился с тем, что умер. Он меня ненавидел до последнего вздоха. Поэтому он и хотел меня задушить. Но должен же быть этому конец, ведь так я не могу жить.

Мэри посмотрела на Квини:

— Ты оправдана.

— Такой ответ, Мэри, я могу и сама себе дать. Но он мне не помогает.

— Это же не убийство отца, которое тоже произошло в вашем доме.

Квини немного повременила, прежде чем продолжить разговор.

— Мать Стоунхорна была в крайности, когда она это совершила. Дело шло о ее ребенке. Это еще хуже. Вот теперь Гарольд. Я в первый раз снова произношу его имя. Мэри, что мне делать?

Мэри сжала одной рукой другую.

— Делать? Слишком поздно, Квини. Я всегда думала: если бы ты полюбила не Джо, а Гарольда, может быть, все было бы иначе. Джо ты вытащила, он тоже достаточно глубоко завяз. Но Гарольд опускался все глубже и глубже. И я, значит, думала: если бы она любила Гарольда, все бы было иначе. Я долгое время думала так. — Мэри прервалась. — Но теперь я больше так не думаю. После истории с лошадьми я больше так не думаю. Гарольд, ты знаешь, всегда любил лгать. Еще ребенком. Я тогда расплачивалась, когда он лгал отцу и матери на меня, и я была всегда во всем виновата. Поэтому я временами ненавидела его. Потом он был снова хорош ко мне, и я ему верила. Так вот все и шло. И вот наконец… наконец он стал злым человеком, скверным. Бог ему судья.

— Что же мне делать, Мэри?

— Лжеца не умилостивишь ты и в могиле, Квини. Я ходила туда, где теперь над убитым растут травы. Я думала еще раз: если бы Квини его любила, возможно, не кончилось бы все так ужасно.

— Я не могла его любить.

— Нет, ты всегда была благосклонна к Джо, даже еще ребенком. Хотя иногда и поглядывала приветливо на Гарольда, словно бы хотела вскружить ему голову. Может быть, тебе это было нужно, чтобы испытать свою силу или чтобы возбудить ревность Джо. Может быть, ты иногда и жалела Гарольда и хотела его как-нибудь подбодрить. Ты очень рано стала привлекательной девушкой, хотела ты того или не хотела. Уже с одиннадцати-двенадцати лет на тебя заглядывались мальчики.

— Это правда, Мэри, и это было плохо, хотя для меня это была просто игра. Но что мне теперь делать?

— Что за странный вопрос, Квини! Что же тебе теперь делать! Лжец — это лжец, и покойник — это покойник. Тут не нужно больше никаких дел и никаких слов.

— Но его лицо в земле под травой, и кровь в нашем доме.

Мэри улыбнулась слабо и серьезно:

— Квини, ты художница. Художники всегда видят удивительные сны, иначе они бы не были тем, что они есть. Возможно, ты права, это действует на нервы. Но меня это не беспокоит. Он лгал, он воровал, он оклеветал Джо в надежде, что его замучают до смерти, и, наконец, он хотел убить тебя. Я не знаю, что вы там в последний час говорили. Но наверняка о чем-то, что пришлось ему не по нраву. И покойник — это покойник.

— Ты говоришь, как сказали бы наши отцы.

— Может быть, Квини, хотя в моих жилах четверть белой крови, а у тебя ее нет. Но ты была в художественной школе, а я работаю в прерии с животными, это совсем другое.

— Зайдешь как-нибудь к нам? Джо сказал, что ты будешь к нам заходить.

— Так уж получилось, что Джо спустился ко мне.

По лицу Квини пробежала тень.

— Ты была бы для Джо лучшей женой, чем я.

— Квини, я не говорила, что я к вам не хочу подняться. Но я думаю, тебе это лучше так. Ты жена Джо.

Квини бросило в жар.

— Мне не лучше так. Приходи на Рождество.

— На Рождество? Я вам помешаю.

— Кому?

— Кому? Вам. Да, я вам помешаю.

— Мне — нет, Мэри. Пожалуйста, приходи. Я одна.

— Я могу праздновать и с моими свиньями, и с твоими кроликами, которые у меня хорошо прижились. Я думаю — нет, чтобы ты не думала, к елке Гарольд не приблизится. Дерево святое. Таким оно было всегда.

— Ты придешь, если будет дерево?

— Если ты не отступаешься… ладно, приду.

За день до Рождества Квини пошла в рощу поискать маленькую елочку. Тут, на сухой земле, росли только сосны, она не нашла ни одной, опечалилась этим, и наконец удовлетворилась молоденькой сосенкой.