Борис Сударушкин - Последний рейс «Фултона»

– Мехедов! – крикнул командир. – К орудию! Клади снаряд совсем рядом.

– Не могу! Руки трясутся! – взмолился Мехедов.

– К орудию! – схватился за кобуру командир.

Взрывом под самое днище баржу опять кинуло на стрежень. С носового настила кто-то из узников, припав на одну ногу, махал над головой белой рубахой в пятнах крови.

Пока артиллеристы рушили окопы мятежников на Стрелке, красноармейцы, работницы с ткацкой фабрики бросились к берегу, возле которого уродливым обрубком торчала баржа смерти.

Узников выносили на берег на руках, укладывали на песок. Вызвали из госпиталя в кадетском корпусе санитарные двуколки.

Течением баржу опять отнесло от берега. Над светлой водой чернели доски левого борта. Правый борт, больше пробитый очередями и снарядами, уже погрузился в воду.

На глазах красноармейцев и оставшихся в живых узников баржа медленно опустилась на дно Волги. Исчезла, как призрак.

– Так-то лучше, – облегченно выдохнула Минодора. – Быстрее забудется…

– Ну нет! – возразил командир. – Нельзя такое забывать, мертвые не простят…

Санитарные двуколки выехали на Большую Московкую. От американского моста в Закоторосльную часть города поодиночке шли беженцы. Женщина с седыми, растрепанными волосами несла завернутого в грязное тряпье мертвого ребенка. Рядом с ней – старик в порванной рубахе, босиком. Следом, надрывно смеясь, брела сумасшедшая старуха, на плечи накинута обгорелая оконная занавеска…

Возле дома Градусова артиллеристы устанавливали стволами на церковь Богоявления трехдюймовые пушки. От Московского вокзала шли отряды красноармейцев с винтовками. Смотрели на беженцев, на санитарные двуколки, на которых лежали узники баржи смерти, – и прибавляли шаг, крепче вбивали сапоги в мостовую.

Готовился последний удар по мятежникам, все еще удерживающим разрушенный центр города…

Маслов понимал – «кампания» проиграна. Офицерские отряды дрались отчаянно, но в этом отчаянии была обреченность смертников.

Генерал сидел в штабе и не руководил, не приказывал, а только выслушивал доклады, кивал и думал об одном: час уже пробил, и надо спасать собственную седую голову. Второй раз большевики не помилуют. Ну, можно продержаться день, два, а дальше?.. Вся эта озверевшая штатская сволочь – лавочники, чиновники, сопливые гимназисты – вот-вот разбежится. Красные наступают по всем правилам, у них артиллерия, у них огромная поддержка в рабочих кварталах…

Генерал подписывал какие-то бумаги, а сам все думал. И ему показалось, что нашел выход.

Он вызвал одного из самых расторопных и осведомленных офицеров – ротмистра Поляровского.

– Где у нас этот… германский лейтенант?

– Председатель комиссии по делам военнопленных? – уточнил Поляровский.

– Он самый, – буркнул генерал, раздражаясь, что в таком деликатном деле ему приходится юлить даже перед ротмистром.

– Вместе со всеми военнопленными – в городском театре. Как вы помните, полковник Перхуров объявил Германии войну и перевел их из Спасских казарм…

– Чем они занимаются? – перебил Маслов.

– Грабят магазины, квартиры, – спокойно доложил Поляровский. – Кроме того, лейтенант Балк приютил в театре толпу обывателей. Конечно, не бескорыстно, за определенную мзду – берет мукой, сахаром и, наверное, драгоценностями.

Генерал брезгливо поморщился.

– Какие у нас с ним отношения? Не было ли столкновений?

– Полковник Перхуров приказал провести тщательную проверку личного состава. В результате несколько «покрасневших» военнопленных пришлось арестовать и отправить на баржу.

– Ну и как реагировал Балк?

– Он не в обиде. В приватной беседе говорил мне, что так и ему спокойней – некому теперь большевистской агитацией сбивать с толку других солдат.

– Разумный офицер, – похвалил Маслов. – Он честолюбив?

– Весьма. Лейтенантское звание его явно не устраивает.

Задумавшись, генерал забарабанил пальцами по столу.

– Приведите его сюда, – наконец сказал он.

– Под охраной?

– Нет. Постарайтесь по доброй воле.

– А если заартачится?

– Тогда приведите силой. Нам деликатничать некогда.

– Слушаюсь! – и Поляровский, козырнув, вышел из кабинета.

Генерал сразу же вызвал адъютанта.

– Передайте, чтобы все члены Военного совета немедленно явились на совещание…

…Лейтенант Балк изрядно перетрусил, когда к нему в артистическую уборную вломился русский офицер с белыми глазами убийцы. Балк лежал на продавленной козетке. И до того растерялся, что даже не встал. Но офицер довольно вежливо сообщил, что лейтенанта хочет видеть «главноначальствующий».