Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Так, например, в нацистской Германии Вернеру Гейзенбергу позволили преподавать теорию относительности с тем, однако, условием, чтобы не упоминалось имя Эйнштейна (Peierls, 1992, р. 44).

“Мы можем спать спокойно, зная, что Создатель вложил в свои творения своего рода «защиту от дурака», а значит, человек бессилен причинить природе по‐настоящему серьезный вред”, – писал в 1930 году Роберт Милликен, сотрудник Калифорнийского технологического института (Нобелевская премия по физике за 1923 год).

После Первой мировой войны более двадцати Нобелевских премий по физике и химии были полностью или частично присуждены за новые исследовательские методы, устройства и технические приемы.

Перевод Г. Кружкова.

Развитие теории хаоса в 1970–1980‐е годы имеет много общего с “романтической” научной школой, появившейся в начале девятнадцатого века. Эта школа возникла преимущественно в Германии (“натурфилософия”) как реакция на “классическую” науку Франции и Великобритании. Интересно, что два выдающихся новатора в этой новой области исследования (Фейгенбаум и Либхабер – см. Gleick, р. 163, 197) вдохновлялись страстным антиньютоновским “Учением о цвете” Гёте, а также его же трактатом “Опыт о метаморфозе растений”, который можно рассматривать как антиэволюционный (см. также главу 15).

Революцию в физике 1924–1928 годов совершили люди, родившиеся в 1900–1902 годах, – Гейзенберг, Паули, Дирак, Ферми, Жолио-Кюри. Шрёдингеру, Бройлю и Максу Борну было по тридцать с небольшим.

Нидхэм впоследствии стал известным историком науки в Китае.

Это слово впервые появилось во Франции в 1936 году (Guerlac, 1951, р. 93–94).

Я помню замешательство моего друга-биохимика (в прошлом пацифиста, впоследствии коммуниста), которому предложили работу в соответствующей британской организации.

Джон Мэддокс утверждает, что слово “обнаружено” можно понимать по‐разному. Были установлены эффекты, производимые кварками, но, по‐видимому, кварки встречаются не по отдельности, а только парами или тройками. Физики озабочены не существованием кварков как таковых, а тем, что кварки никогда не пребывают в одиночестве.

Свидетельства в пользу тектонических сдвигов состояли в следующем: а) очертания удаленных континентов – прежде всего западного побережья Африки и восточного побережья Южной Америки – “подходят” друг другу по форме; б) в этих случаях существует сходство геологических пластов, а также в) в географической дистрибуции определенных типов наземных животных и растений. Я прекрасно помню, как был удивлен категорическим отказом коллег-геофизиков в 1950‐х годах – незадолго до возникновения глобальной тектоники – объяснять подобные явления.

UN World Resources, 1986, Table 11.1, p. 319.

“Экология <���…> также является главной интеллектуальной дисциплиной и инструментом, позволяющим нам надеяться, что в человеческой эволюции возможны изменения, что человеческая история может принять новое направление, а человек прекратит по‐варварски обращаться с окружающей средой, от которой зависит его собственное будущее”.

“Каким образом события пространства и времени, имеющие место в рамках пространственной границы живого организма, можно объяснить при помощи законов физики и химии?” (Schrödinger, 1944, р. 2)

Этот прорыв также “касался” в первую очередь механико-математического варианта экспериментальных научных дисциплин. Вот почему это открытие не всегда вызывало энтузиазм у исследователей, изучавших те науки о жизни, где открытия не так легко переводятся на язык формул или носят экспериментальный характер, – в частности, в зоологии и палеонтологии (см. Lewontin, 1973).

“На основе доступной мне информации я могу сделать следующий вывод. В том, что касается качества и масштабов генетического разнообразия, влияющего на поведение, Homo sapiens является типичным видом мира животных. И если такое сопоставление правомерно, то психическое единство человечества должно перейти из статуса догмы в статус гипотезы, подлежащей проверке. Высказать подобные идеи в США сегодня достаточно непросто; к тому же все вышесказанное в определенных научных кругах считается наказуемой ересью. Но если социальные науки стремятся к абсолютной честности, им все же придется посмотреть правде в глаза <���…> Ученым все‐таки следует изучить вопрос генетически обусловленного поведенческого разнообразия, а не хранить заговор молчания из благих побуждений” (Wilson, 1977, p. 133).