Алексей Чапыгин - Разин Степан. Том 2

– Ки-ину-ул!

– Утопла-а!

– На том свету – царство ей персицкое!

Разин сел, голова повисла, потом взметнулись золотые кисти чалмы на шапке, позвал негромко:

– Дид Вологженин, потешь! Сыграй ты всем нам про измену братню…

– Чую, батюшко! Ой, атаманушко, оторвал, я знаю, ты клок от сердца! Не ладно…

– Играй, пес! За такие слова… Молчи-и! Люблю тебя, бахарь, то быть бы тебе в Волге…

– Ни гуну боле – молчу.

Старик начал щипать струны. Бубны и сопели атаманских игрецов затихли. Никто, даже сказочник, не смел глядеть в лицо атаману. Старик, надвинув шапку, опустил голову, что-то припоминал; атаман, нахмурясь, ждал. Вологженин запел:

– Шибче, дид! Волга чуять мне мешает!..

Старик прибавил голоса:

– Го, дид, люблю и я кабак!

– Играю я, атаманушко, про изменщиков – ты же в дружбе крепок…

– Чую теперь. Добро, выпьем-ка вот меду!

Подали мед. Атаман стукнул ковшом в ковш старика, а когда бахарь утер усы, атаман, закрыв лицо чалмой, опустив голову, слушал.

– Откуда ты, старой, такие слова берешь?

– Из души, батюшко, отколупываю печинки…

– Гей, други, к берегу вертай!.. – Прибавил тихо: – Тошно, дид, тошно…

– А ведаю я, атаманушко, сказывал…

– Не оттого тошно, что любявое утопло, – оттого, вишь: злое зачнется меж браты… Ну, ништо!

В горнице Приказной палаты воевода Прозоровский сидел, привычно уперев руку с перстнями в бороду, локоть в стол, а тусклыми глазами уперся в стену; не глядя, допрашивал подьячего. Рыжевато-русый любимец воеводы, ерзая и припрыгивая на дьяческой скамье у дверей, крутя в руках ремешок, упавший с головы, доводил торопливо:

– Подьячие Васька с Митькой сбегли, ась, князинька, к ворам.

Строго и недоуменно воевода гнусил:

– Ведь нынче Разин сшел на Дон, – что ж они у воров зачнут орудовать?

– Робята бойкие и на язык и на грамоту вострые, ась, князинька, да и не одни они, стрельцы и достальной мелкой люд служилой бежит что ни день к ворам… то я углядел… Нынче вот сбегли двое стрельцов – годовальщики Андрюшка Лебедев с Каретниковым, пищали тож прихватили…

– Ой, Петр! Оно не ладно… Должно статься, Разин с пути оборотит?

– Мекаю и я, князинька, малым умом, что оборотит.

– Ну, так вот! Время шаткое, сидеть за пирами да говорей – некогда. Набери ты сыскных людей… Втай делай, одежьтесь кое посацкими, кое стрельцами и ну походите с народом, в стан воровской гляньте… Я упрежу людей тебя принять, ночью ли днем однако…

– Чую, ась, князинька!

– Поди! Слышу ход князя Михайлы.

Подьячего Алексеева сменил брат воеводы. Подняв гордо голову, поглаживая холеной пухлой рукой бороду, говорил раскатисто:

– Ну, слава Христу, сбыли разбойника! – Остановился против стола, где сидел воевода, прибавил хвастливо: – Я, воевода, брат князь Иван, дело большое орудую… Набираю рейтаров из черкес, и, знаешь ли, к тому клонятся мои помощники делу – купчины, персы, армяне – деньги дают, а говорят: «В Астрахани нынче перской посол, так чтоб его не обидели!» Я же иное мыслю: накуплю много людей да коней и всю эту разинскую сволочь от Астрахани в степь забью, чтоб пушины малой от ее не осталось: тайшей калмыцких да арыксакалов [99] Старшин. на аркане приведу в Астрахань, вот! Что ты скажешь?

– Уйди-ко, князь Михайло, не мельтеши в глазах, мешаешь моим мыслям…

Князь Михаил, слыша строгий голос брата, отошел, сел на дьяческую скамью.

– Что ж ты, брат Иван Семенович, не молышь – ладно ли нет думаю?

– Прыткость ног твоих, князь Михайло, много мешает голове!

– Нече Бога гневить, похвалил воевода брата!

– Бога, Михайло, не тронь. Скажи – ты за стрельцами доглядывал нынче?

– Стрельцы, брат, у голов стрелецких в дозоре. Не любят, ежели кто копается в их порядках.