Яков Свет - Одиссея поневоле [Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском]

А на корме боцман Кинтеро, глядя, как выгружают негров, говорит матросам: да, худо приходится этим неграм. Но и португальцам я не позавидую. Хлопотно возить из Гвинеи рабов да и накладно. Судите сами: в пути добрая половина невольников гибнет. А мертвые негры — это же чистый убыток.

Обмани-Смерть не согласен с боцманом. Какой уж там убыток! В восемьдесят седьмом году я ходил с португальцами в Сенегал и как на духу скажу: барыши у этих сеньоров немалые. Затратят дукат, а выручают, небось, дукатов семь-восемь.

Много это или мало? Ни Диего, ни Гуакагана не знают, что такое семьсот или восемьсот процентов чистой прибыли. И совсем не о прибылях и убытках они думают, глядя, как надсмотрщики отнимают у женщин мертвых младенцев и швыряют тела в воду.

Тосклив и страшен этот берег, эта первая земля в стороне Восхода.

От Риштеллу до Лиссабона мили полторы. Чуть выше по реке, на том же правом берегу, лежит это седьмое чудо христианской Европы. Париж, Прага, Венеция, Генуя, Лондон, Севилья — шесть чудо-городов, и седьмой ничуть им не уступает.

Даже в эти дни небывало холодного и сырого марта Лиссабон был прекрасен. После грязного и суетливого Риштеллу Лиссабон показался изумленным пленникам сказочным видением. Высоко в небесах парил замок Сан-Жоржи, рукотворный утес, венчающий дворцовый холм Коллину-ду-Кастеллу. В туманной дымке чернели зубчатые башни замка, они рвались к облакам, эти каменные стражи Лиссабона, но их прочно сковали могучие обводы древних стен. Под замком на крутых уступах гнездились дворцы магнатов, там и здесь вонзались в хмурое небо острые шпили церквей и часовен. Чуть пониже лепились друг к другу узкоплечие дома с высокими крышами из красной, зеленой, желтой и голубой черепицы.

Еще ниже широкие бедра дворцового холма охватывал пояс густых садов.

От подножия Коллину-ду-Кастеллу во все стороны шлейфом расходился нижний город — россыпь белых и золотисто-желтых домов и домишек, вкривь и вкось прорезанная извилистыми ходами проулков и тупиков.

Нижний город спускался к реке, но от нее он отгородился кварталами складов, верфей и мастерских. Этот лиссабонский Подол оглушал иноземца рабочим гулом: ухали молоты, визжали пилы, стучали бондарные колотушки. На всех перекрестках чадили жаровни, в узких проходах, в подворотнях, на пятачках тесных площадей шла бойкая торговля печеными каштанами, жареной рыбой, фруктами, орехами, липкими сладостями, над которыми кружились тучи весенних мух. На переброшенных через щели улиц веревках сохло белье. Голова кружилась от запахов рыбы, лука, чеснока, а часто в пору было и вовсе зажать нос: в булыжных руслах струилась, сбегая в Тэжу, зловонная жижа.

Нижний Лиссабон был родным братом Риштеллу, он никого восхитить не мог, но зато верхний город подавлял своим грозным величием.

Здесь все изумляло Диего: и мощные стены домов, должно быть воздвигнутые великанами, и глубокие рвы с подъемными мостами, и бохио великого португальского касика. Эти каменные бохио были выше самых высоких сейб, и вели в них чудо-двери из литой меди, а в огромных окнах сверкали пластины из гладкого стекла.

Окна шли рядами, один ряд над другим, и внутри бохио ряд соединялся с рядом широчайшими лестницами из скользкого белого камня. А в каждом бохио было по крайней мере десять раз по десять зал — высоких горниц со стенами из того же камня. Впрочем, в некоторых залах этот камень был не белым, а красным и зеленым, а кое-где стены были покрыты тканью, а на ней резвились диковинные звери и вели бои бледнолицые воины в железных рубашках.

Ноги ступали по мягким коврам, а глаза разбегались, глядя на белокаменные изваяния, — их тут было великое множество.

Еще в Риштеллу Диего увидел необыкновенных зверей. Больше всего его потрясли лошади. Так назывались огромные четвероногие твари с густыми волосами на шее. Вид у них был грозный, но вели себя они на удивление смирно. Чудо из чудес: бледнолицые ездили на лошадиных спинах и привязывали лошадей к своим повозкам — ящикам на круглых деревяшках.

А кошки, которых не раз поминал дон Луис, оказались на редкость милыми особами. Любо глядеть было на их ушастые головки, и очень уж ловко они выпускали и прятали свои острые коготки.

По пути на корабль Диего думал обо всем, что он увидел за последние два дня. И сердце его разрывалось от жгучей тоски по Острову Людей. По родной земле, где не было ни черных рабов, ни безумной суеты лиссабонских гаваней, ни высоких бохио со стенами из скользкого камня.