Яков Свет - Одиссея поневоле [Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском]

Король Жуан Второй Португальский отлично знал, куда в августе прошлого года отправился адмирал. И с адмиралом у него были особые счеты. Восемь лет назад он отклонил проект генуэзского мореплавателя, его советники высмеяли этого чужеземца и его нелепые замыслы.

Западный путь в Индии? Как бы не так! Кому нужен журавль в небе, когда синица уже в руках. Шаг за шагом, миля за милей португальцы приближались к Индии, прокладывая к ней морской путь вокруг африканского материка. Правда, тогда, в 1485 году, они еще не дошли до его южной оконечности, но в Лиссабоне знали: скоро, очень скоро португальские корабли обогнут ее и вступят в Индийский океан. И действительно, три года спустя капитан Бартоломеу Диаш обогнул Африку. Ее самый южный выступ он назвал мысом Бурь, но Жуан Второй переименовал мыс Бурь в мыс Доброй Надежды. Король был убежден: путь в Индию открыт, стоит лишь пересечь море к востоку от Доброй Надежды, и португальцы окажутся в гаванях Малабара.

Жуана Второго не слишком взволновала весть об отбытии из Палоса трех Колумбовых кораблей. Западный путь в Индию, опасный, непроведанный и долгий, принесет, пожалуй, горькое разочарование королям Кастилии и Арагона. Впрочем, на всякий случай Жуан Второй приказал своему азорскому губернатору подстеречь генуэзца в пору, когда он, потерпев неудачу в Атлантике, будет возвращаться в Кастилию.

Губернатор упустил адмирала моря-океана, но зато сама судьба привела его корабль в устье Тэжу.

У Португалии с Кастилией мир. Худой мир, который лучше доброй ссоры. Король Жуан Второй отменный дипломат и стратег. Если ему выгодно будет нарушить мир, он его нарушит: он может задержать адмирала, может бросить его в сырые подземелья замка Сан-Жоржи, дабы овладеть всеми тайнами «Ниньи».

Но в день 4 марта 1493 года король еще не знает, открыл ли генуэзец Индии. Король три недели назад покинул столицу. Он находился в монастыре Марии Благостной неподалеку от Лиссабона.

Однако к нему уже послан курьер. С письмом от генуэзца и с кратким донесением капитана Бартоломеу Диаша. Да, в гавани Риштеллу «Нинья» отдала якорь у борта огромного корабля, которым командовал герой мыса Бурь. И Диаш крайне непочтительно обошелся с адмиралом, спор двух великих мореплавателей едва не привел к стычке.

От монастыря Марии Благостной до Лиссабона тридцать миль. Тридцать и тридцать — шестьдесят. Следовательно, ответ от короля придет на третий день. И до поры до времени кастильские гости ждут в Риштеллу высочайших указаний.

Плывут в небе сизые тучи, моросит холодный дождь, покачиваются на свинцовых водах широкой, как море, реки сотни больших и малых кораблей. «Нинья» кажется жалкой скорлупкой в сравнении с огромными «науш-ридондуш» — кораблями гвинейских флотилий короля Жуана Второго. Рядом — генуэзские тартаны, венецианские караки, парусники из ганзейских городов, Антверпена, Лондона, Плимута, Дьеппа, боевые королевские галеры, каравеллы азорских флотилий, гребные фусты из Сетубала и Синиша, рыбачьи суденышки с берегов Бейры и Алгарви.

Вдоль правого берега реки сплошной чередой тянутся склады: дощатые, каменные, бревенчатые, с узкими оконцами-амбразурами, забранными железными решетками, и вовсе слепые. На причалах, на тесных набережных, на складских дворах и задворках горы ящиков, пирамиды винных бочек, бунты тугих мешков с мукой, горохом, рисом, сахаром, перцем, штабеля досок, завалы всяческого корабельного добра — парусины, пакли, скобяного и канатного припаса, смоляных, бочек, мачтового леса.

Этот деловой берег, грязный, исхлестанный дождем, открытый гнилым мартовским ветрам, кишит народом. Двунадесять языков вобрала в себя набережная городка Риштеллу. Тут и немцы, и шведы, и фламандцы, и каталонцы, и французы, и англичане, и венецианцы, и корфиоты, и силийцы; и люди из гиперборейских стран — Норвегии, Дании, Швеции; тут и поляки из Гданьска и Щецина; тут и мавры из Сеуты, Танжера, Орана и Туниса, и турки из Стамбула и Смирны.

Вот, лавируя среди корабельной мелюзги, протискивается к причалу невольничье судно, только что пришедшее из гвинейской гавани Сан-Жоржи-да-Мина. По шатким мосткам гонят на берег партию негров. Черные рабы — живые скелеты, скованные попарно звонкими цепями, — сходят на набережную, и над ними свистит хлесткий бич.

О Мабуйя! Ведь не верилось, когда дон Луис говорил, что есть на земле люди, у которых кожа чернее черной ночи!

Смотри, Гуакагана: как странно вот та черная женщина несет младенца. А! Понятно: младенец-то мертв. И у той, что идет позади, тоже на руках мертвое тельце. За что же такая мука этим черным людям?