Вадим Сухачевский - Ахилл

...Ах, это вино, это пьянящее чарами Афродиты кипрское вино! Испил — и та девочка словно вновь перед глазами! И душа песен просит!.. Эй! — (он обратился к слепцам, которые тем временем дремали стоя), — ведомы вам, надеюсь, песни про прекрасную Елену? А ну давайте-ка!

Те мигом вздернулись из дремы, один тотчас ударил по струнам, а другой запел:

Не было женщины смертной, что красотой

превзошла бы Елену!

Разум теряли мужи,

тебя издали даже завидев:

Страсть закипала в их жилах, лишая рассудка.

Статью и ликом подобная

пенорожденной Киприде,

Зависть

даже прекрасной богини ты навлекла на себя.

Горд был тобою даже отец твой

бессмертный, великий

Зевс-громовержец, повелевающий миром...

На сей раз их пение прервал Профоенор. Он остановил их мановением руки и, обращаясь к Клеону, спросил:

— А насчет того, что она была дочерью Зевса, — веришь ли ты в это?

Клеон на миг лукаво улыбнулся, но прежде, чем ответить, дал распоряжение рабыне:

— Накорми-ка, Фамария, этих почтенных старцев. Да непременно угости их этим же киприйским вином — пусть и в их дряблых жилах поиграет забытая ими страсть. Потом приведешь обратно.

После того, как рабыня увела певчих, та же улыбка снова обозначилась на лице Клеона, и, повернувшись к Профоенору, он сказал:

— Была ли она дочерью Зевса, ты спрашиваешь? Гм... Во всяком случае, так уж у нас поведено считать. И попробуй-ка оспорь! Это что ж — усомниться в детородной силе самого громовержца?!..

Хотя... Не нам, конечно, смертным, судить — но не многовато ли стало у нас в последнее время Зевсовых детей? Эдак ему, за другими занятиями, и некогда было бы метать с Олимпа свои молнии... Нет, я, конечно, верю охотно... И все-таки — не слишком ли надолго уходят порой наши цари в военные походы, невесть на кого оставляя своих жен и везя с собой целые обозы с наложницами? Возвращаются — а у них уже, гляди-ка, дети! Успели и родиться, и даже подрасти. А от кого дети-то? Ясное дело, от Зевса. Ну, на худой конец — от Посейдона... Вот и отец Елены, царь Тиндарей, ушел на войну с фесалийцами года за три до ее рождения. Вернулся — а у него уже дочь, да какая пригожая!.. Но не подумай, что я сколько-нибудь сомневаюсь. От Зевса — так от Зевса, в конце концов, почему бы и нет?

Говорят, ее матушка, Леда, увидела Зевса во время купания. Он будто бы в облике лебедя подплыл к ней. Потому сама Елена, как говорят, вылупилась из снесенного Ледой яйца... Не знаю, не присутствовал... Но будем считать, что в точности так все оно и было, как рассказывают, — звучит, во всяком случае, красиво. Если даже сам Тиндарей поверил — стало быть, так оно и было.

А вот насчет проклятья Афродиты... Об этом стали говорить уже после той истории с Тесеем. Неужто не слышал? Ну послушай тогда.

Было это через полгода после моего неудачного боя с Филактидом. Елене еще не исполнилось тринадцати, а Тесей был тогда примерно в моих нынешних летах. Правда, говорят, был крепок достаточно. Еще бы! Последний из героев той же поросли, что и Геракл! Сын бога Посейдона (к слову сказать). А какой шлейф славы за ним тянулся! Победитель критского Минотавра! Усмиритель кентавров! Участник похода аргонавтов! Соблазнитель царевны Ариадны (которую, кстати, бросил потом так же легко, как и соблазнил). Что там еще за ним было? Марафонский бык, калидонский вепрь, — и не перечислишь всего.

А о том, как он избавил мир от злодея Прокруста, ты слыхал?

О, когда-то, в мое время, об этом даже дети были наслышаны! Чудовищный разбойник Прокруст с радостью принимал у себя путника, как и повелевает нам Зевсов закон гостеприимства, а ночью нападал на него, подвергал страшному надругательству, а затем укладывал на свое знаменитое ложе — и либо растягивал его лебедкой, если гость был для ложа слишком короток, либо отрубал ему ноги, если, наоборот, ложе оказывалось слишком коротко для него. Потом уже где-нибудь в овраге находили труп несчастного — либо вытянутый, как змеиная шкура, либо с отрубленными ногами, однако никто не знал, чьих это рук дело.

Давно это было, лет, пожалуй, сто, а то и больше, назад. Тесей, в ту пору еще юноша, только-только стал царем Афин, и решил он избавить окрестности своего города от всякой такой дряни. Сам обрядился путником и начал бродить по окрестным горам, просясь, во имя Зевса, на ночлег к тамошним жителям. Не знаю, долго ли он так бродил, пока в конце концов не набрел на обиталище злодея Прокруста... Уж не знаю, что там произошло между ними, но только нашли в овраге на другой день труп этого самого Прокруста с отрубленными ногами — и больше уже никогда не случалось ничего подобного вблизи Афин.