Вадим Сухачевский: Ахилл

Ну а Бусилай постоял, постоял, что-то своими неповоротливыми мозгами соображая, и наконец, все же сообразив, видимо, что имя происшедшему — смерть, рухнул, как срубленный дуб, наземь. Только тут все увидели, что из выемки над ключицей у него торчит рукоятка меча. Значит, успел, пролетая, все-таки вонзить в него свое смертоносное жало наш рыжий шершенек.

"Слава Пирру! Слава Пирру!" — дружно грянуло из наших рядов.

Унынием веяло со стороны притихшего Птелея.

Но вот что странно — никакой радости не было на лице у победителя. Когда же сам Агамемнон обнял его и начал было произносить какую-то торжественную речь, он лишь кивнул и, не дослушав эту речь до конца, двинулся вдоль наших шеренг в сторону своей повозки.

К городским воротам уже была спешно вынесена наковальня, и вскоре зазвенели молоты кузнецов — это сами жители Птелея, покоренного в один миг одним смертоносным взлетом нашего рыжеволосого юноши, торопились заковать в цепи своего же горько в этот миг рыдающего и стенающего царя Фридона, чтобы, в согласии с его собственной клятвой, данной Агамемнону и троекратно скрепленной именем Зевса, отдать его в микенское рабство.

Сам же Агамемнон вышел вперед и огласил свою волю:

— Слушайте же, птелейцы! Богам угодно, чтобы отныне правил вами от моего имени победитель вашего воина Бусилая наш славный воин Пирр, он же — доблестный Ахилл, царевич мирмидонского племени!

Вот когда я впервые услышал это имя.

— Ну, давайте же! — подстегнул птелейцев Агамемнон. — Кричите: "Слава Ахиллу!"

И те самые птелейцы, которые совсем еще недавно горланили со стен всякие непотребства про "микенского петушка", и про "рыженькую", с которой, де, Бусилай сейчас "то" да "это", закричали сначала негромко, а потом все громче и громче, сами распаляя себя: "Слава Ахиллу!.. Слава Ахиллу!.. Слава, слава, трижды слава великому Ахиллу, мирмидонскому царевичу!"

— ...Ах, Профоенор, мой милый Профоенор! Как хорошо, что ты, приехав из своего Эпира, пришел ко мне! Хоть кому-то я могу рассказать все, о чем помню. Память стариков нуждается в этом, как добрая старинная амфора нуждается в том, чтобы кто-то пил из нее вино, иначе зачем она нужна?

Итак: "Слава Ахиллу!" — грянуло в наших рядах...

А мы, мы кому будем славу возглашать после того, как обрушатся на нас дорийцы с Севера? Боюсь, вовсе не ахейское, а дорийское будет имя у него. Провались я в Тартар, если это будет не так! Нет, и в Аиде не простится Агамемнону, что таких героев под стенами Трои положил. Кто со славой пал, а кто и вовсе бесславно, не оставив для песнопений имени своего... Тревожно, ох, как тревожно мне, Профоенор. Тревожно и грустно...

Впрочем, грусть во время застолья не угодна богам, посему давай лучше выпьем вина, Профоенор. Нет, не этого, кефалийского — оно почему-то всегда навевает на меня тоску. Ты вот что, Фамария, — (он обратился к стоявшей бездвижно рабыне), — разбавь-ка ты нам вина из той амфоры. Вон из той, с изображением Афродиты. Да, да, вот из этой самой, правильно...

УТРО

Чары Киприды. — Елена. — Об одном кулачном поединке. — Конец Тесея. — Хитрость Агамемнона. — Женихи. — Страсть и бегство.

Было еще утро, но солнце уже поднялось чуть выше, и теперь зной начал понемногу заползать даже сюда, в грот. Клеон подал знак рабыне, она смочила холст холодной водой и занавесила им вход. Пока, поутру, это помогло — жара стала отступать.

— ...А изображена тут, на амфоре, Афродита, дорогой Профоенор, — продолжал после этого Клеон, обращаясь к своему гостю, — потому, что вино это — киприйское. Как ты знаешь, в пене вод как раз у берегов Кипра она, Афродита, и родилась, прекраснейшая богиня, дарящая нам величайшую из радостей — радость любви. Киприйское вино сразу унимает все печали, взбадривает душу, и кровь от него начинает сладостно пульсировать в жилах... Отведай-ка...

Ну и как тебе вино?..

То-то же!..

Только пей его не особенно много — оно быстро пьянит, даже разбавленное водой. Это, верно, ее чары, Афродиты-Киприды: все пьянит, чего хотя бы мимолетно коснулась она. Пьянит земля Кипра своими виноградниками, пьянят кипрские женщины (я бывал там; о, если б ты, Профоенор, знал, как утонченна и как пьяняще сладка тамошняя любовь!), пьянит даже то, чего коснулось проклятье Афродиты. Говорят же, что на некоторых красавицах лежит ее проклятье — богиня наложила его, позавидовав их красоте. Но в этом случае — как должна быть пьяняще прекрасна такая красавица, если прекраснейшая из богинь позавидовала ей!