Вадим Сухачевский: Ахилл

Улыбаешься, вижу. Скажешь: во все времена старичье тешило себя тем, что брюзжало на молодых — мол, то ли было дело в их время! "И этот старикан туда же", — наверняка, думаешь.

Нет, мой дорогой Профоенор, поверь, я подобной стариковской болезнью не страдаю (ну разве самую-самую малость). Уверен, каждый из вас, нынешних, на бoльшую свою часть намного лучше едва ли не любого, кого я знавал в молодости. В вас нет той кровожадности, мстительности, нелепой обидчивости. Вы не ввергнете наш мир в хаос, тут можно быть спокойным, а прежде, чем ввязаться в какую-нибудь нелепую войну, наподобие той, вы сто раз подумаете сперва...

И все же, все же...

Сам знаешь, какая нынче угроза надвигается с Севера. Того и гляди, оттуда обрушатся на нас лавиной дикие и злобные дорийские племена. Вот когда недостанет нам тех, кто пал на том далеком берегу. И их самих, и их неродившегося потомства. Обескровила наше ахейское племя та война, случившаяся из-за Парисовой похоти, Менелаевой обиды, а главное — из-за Агамемноновой необузданной страсти прибирать к рукам чужие царства и города...

А они, дорийцы, непременно хлынут оттуда, с Севера, попомни мои слова! Еще лет десять, ну двадцать, быть может — и только пепелище будет на этом самом месте, где мы с тобой сейчас сидим! Я-то уж, хвала Зевсу, пожалуй, не доживу, а вот вы — и ты, милый Профоенор, и твои нынешние сверстники — вы, наверно, вспомните тогда о тех, кого вам недостает: о неродившихся сыновьях великих воинов — Патрокла, Аякса, Диомеда. Ну и уж о сыновьях Ахилла, разумеется, — если бы таковые когда-либо родились и дожили до этих — (сохрани вас боги!) — до этих страшных времен...

В общем — сохрани Зевс! Хвала ему! — Он поднял чашу с вином.

— Сохрани Зевс! Хвала ему! — поднял и свою чашу молодой Профоенор.

Хозяин и гость испили разбавленного вина, и Клеон на какое-то время примолк в печальной задумчивости. Рабыня наполнила вином пустые чаши. Наконец, после затянувшегося молчания, Профоенор спросил:

— А ты был дружен с Ахиллом?

— Дружен? — переспросил Клеон. — О, нет, дружен с ним не был никто. Ну, кроме Патрокла, разумеется. Для дружбы с остальными он, Ахилл, был слишком высокомерен. А может быть, вовсе и не в высокомерии дело — просто он знал свою судьбу, начертанную богами, и внимал только ей. Как бы то ни было, но ни о какой дружбе не могло идти и речи. А вот если хочешь спросить, хорошо ли я его знал... В этом, пожалуй, уже никто из оставшихся в живых не мог бы сегодня со мной соперничать... О, Ахилл!.. — Клеон закатил глаза. — Славный Ахилл!..

Стоявшие наготове слепцы по-своему поняли его восклицание — тотчас один провел пальцами по струнам, а другой старательно пропел:

Славный Ахилл, сын Пелея, силою богу подобный,

Ведомо всем — в битве любой

равных тебе не сыскать.

Горе врагам, коль белеют вдали

власа твои светлой соломы,

Горе врагам, если львом ты на них нападаешь,

Горе врагам, если шершнем ты вьешься над ними:

Острый твой бронзовый меч —

разящее жало твое... —

и снова примолкли по первому же мановению Клеоновой руки.

— Гм... — хмыкнул Клеон. — А ведь порой даже за их прекраснословием прячется нечто, отдаленно сходное с истиной. Я имею в виду слова насчет шершня. Именно таким — возлетающим и разящим сверху — я его увидел впервые. И было это задолго до Троянской войны. И называли его в ту пору не Ахиллом — совсем иначе.

Профоенор с удивлением поднял глаза.

— Да, да, — подтвердил Клеон, — знали его тогда под другим именем — под именем Пирр. Из-за цвета волос, должно быть [Пирр — огненный (греч.)] . Не удивляйся, в ту пору наш герой был рыж, как перезрелый подсолнух, это потом уже волосы у него выцвели под ионическим солнцем и обрели тот воспетый на весь мир нашими рапсодами светло-соломенный цвет. Некоторые, кстати, знали, что именовался он еще и женским именем — Пирра. Почему — то особый разговор, как-нибудь поведаю тебе и об этом, а пока что расскажу о другом.

Так вот, было это года за три до начала Троянской войны. Как раз в эту пору начал наш славный царь Агамемнон прибирать к рукам ахейские города, те, что послабей. Нет, он их вовсе не завоевывал и даже тамошних царьков вроде бы оставлял править, да только править эти царьки могли отныне лишь в той мере, в какой получат дозволение от Агамемнона из Микен. Все это потом сказалось, когда началась война с Троей: откуда б иначе, по-твоему, взялось столько царей, воевавших на нашей стороне? Но это так, к слову.