Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

Поддавшись общему настроению, я испытывал такую неописуемую гордость, точно паровозы были моей собственностью; я создал вокруг них целый мир причудливых, пылких фантазий.

Я страстно желал добиться разрешения участвовать в испытании огромных паровозов, которым предстояло совершить пробег до Пунтаренаса и обратно. Не раз я умышленно затевал разговор о предстоящем испытании в присутствии дона Арт уро, начальника цеха, пока наконец снисходительный старикашка не сказал мне:

— Ладно, паренек, поедешь, если хочешь прогуляться… Никто тебе этого не запретит. Я разрешаю.

Радости моей не было границ. С тех пор я ни о чем ином не думал и не говорил, всецело поглощенный сложными приготовлениями, словно речь шла о путешествии на Северный полюс или о полете на Луну. Из-за этого неодолимого желания пришлось мне перенести тысячи шуток и ядовитых колкостей весельчака Родриго, остроты которого неизменно вызывали общий хохот. Для них, взрослых мужчин, такая поездка не представляла ничего привлекательного.

Однажды под вечер, накануне испытания новых паровозов, мой мастер поднялся на один из них вместе с помощником, чтобы закончить последние приготовления. Я тоже забрался на паровоз. Вскоре к нам подошел сеньор Чаварриа, начальник механических мастерских. Увидев мастера, он остановился и заговорил с ним. Родриго не упустил случая уязвить меня и с видом притворного удивления вмешался в разговор:

— Карамба, дон Гонс ало! Носятся слухи, будто завтра все желающие могут совершить прогулку на новых локомотивах…

— Кто, кто это сказал? — недовольно переспросил начальник, человек суровый и нетерпимый к нарушениям дисциплины.

— Да вот дон Артуро уверяет, что даже эту мартышку возьмут на новый паровоз, — объяснил Родриго, с презрением кивнув в мою сторону.

— А кто разрешил дону Артуро здесь распоряжаться? — вспылил сеньор Чаварриа и, обращаясь ко мне, сурово добавил: — Передай дону Артуро, что я запрещаю брать тебя с собой в день испытания паровоза… Я не позволю устраивать здесь представления бродячего цирка!

Он повернулся и пошел прочь крупным, энергичным шагом.

Слова дона Гонсало застигли меня врасплох, точно обдав ушатом холодной воды. Я стоял как оплеванный, но внезапно чувство беспомощности сменилось дикой яростью — я способен был задушить Родриго, который хохотал во все горло, радуясь своей гнусной выходке. В слепом бешенстве, не владея собой, я схватил молоток и запустил им в развеселившегося парня; вскрикнув, он упал, обливаясь кровью.

Мне показалось, что я насмерть убил его. В ужасе я спрыгнул с паровоза, со всех ног бросился вон из цеха, пересек просторный двор и очутился на улице.

Когда я прерывающимся от страха голосом закончил рассказ о происшедшем, донья Фортуната всполошилась:

— Пресвятая троица! Дело, видно, серьезное, как бы тебе не пришлось за него расплачиваться. Какая беда, что Герардо в Пунтаренасе! Он бы помог тебе, поговорил бы с начальником…

Погрузившись в размышления, донья Фортуната прохаживалась по кухне из угла в угол, нервно теребя завязки халата. Придя в себя, добрая женщина попыталась меня успокоить:

— Может, еще обойдется… Во всяком случае надо подождать и посмотреть, чем это дело кончится… Иди к себе, не выходи из дому. Я скажу, что тебя нет дома — на случай, если нагрянет кто и спросит о тебе.

Я закрылся в комнате и провел два часа в неописуемом отчаянии, пока донья Фортуната наводила справки. Вернувшись, она поспешила сообщить мне, что Родриго лежит в больнице — он потерял много крови, но рана оказалась неопасной; все же ему придется провести дней десять в постели, как говорят врачи. У меня будто гора с плеч свалилась: он жив, я не убил его!

Под вечер донья Фортуната вернулась в мою комнату. Она была крайне взволнована:

— Только что приходил полицейский, спрашивал о тебе! Я сказала, что тебя нет дома. Но завтра утром он может снова прийти… Что делать?

— Дождусь полуночи и пойду в Алахвэлу, — решил я. — Надо спасаться от полиции.

— Господи, мальчик мой! — воскликнула она в тревоге. — По дороге тебя схватит полиция или еще какая беда стрясется!

Но я успокоил ее, напомнив, что я уже как-то бежал из Алахвэлы и хорошо знаю дорогу. В конце концов она все-таки согласилась с моими доводами:

— Пойду соберу тебе одежду… И дам тебе колонов двадцать, чтобы не с пустыми руками ушел… — Потом, словно неожиданно вспомнив о чем-то важном, она прибавила таинственным шепотом: — И дам еще кое-что, Маркос, да, да! И как же я, глупая, сразу не подумала об этом!..