Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

Но больше всего меня восхищала кузница. Как зачарованный, часами глядел я на алые языки пламени, буйно вырывавшиеся из кузнечного горна, на огромные бруски раскаленного железа, сыпавшего ослепительные брызги и менявшего форму под тяжелыми, точными ударами мощного парового молота. Я отдавал дань глубокого уважения и восторга могучим кузнецам — всегда таким суровым, потным, почерневшим от сажи, никогда не расстававшимся с грязными кожаными фартуками. Я завидовал мускулистым ребятам, их подручным, которые с такой ловкостью били молотом по наковальне и помогали в производстве тысяч неизвестных мне, но необходимых деталей.

Я заметил, что всякий раз, как паровозы направляются после капитального ремонта в пробную поездку, их сопровождают механики вместе со своими учениками, контролируя работу машины и производя необходимую подгонку деталей в пути. К сожалению, механики из моего цеха никогда не участвовали в этих испытаниях. А я так жаждал хоть разок проехаться на паровозе — пусть даже в трубе! — лишь бы потом в замасленном, почерневшем от сажи комбинезоне пройти под завистливыми взглядами прохожих по улице.

Вот почему мне так хотелось перейти в другой цех; заодно я избавился бы от досаждавших мне грубых шуток проклятого Родриго. Но как я ни старался, мне так и не удалось добиться разрешения на этот переход от начальника мастерской, сеньора Чаварр иа.

Вечером, вернувшись из мастерской, я мылся, ужинал и до семи часов успевал попасть в Национальную библиотеку, где сидел до закрытия. Недоверчивый дон Герардо на первых порах два — три раза заглядывал в библиотеку — там ли я, в самом деле; довольный результатами проверки, он больше никогда не беспокоился по поводу моих вечерних отлучек.

На пути моего вновь вспыхнувшего увлечения книгами мне пришлось столкнуться с доньей Фортунатой. Она была очень набожна; дом ее был полон картинок священного содержания, а в ящиках хранились вороха молитв, обращенных ко всем святым и на каждый случай жизни. Были у нее и молитвы, написанные от руки, — загадочные заклинания, которые, по ее словам, безотказно помогали в трудные минуты жизни и в некоторых делах особого рода.

Как-то вечером, когда я вернулся домой, она сказала мне с глубоким удовлетворением:

— Слава богу! Теперь у меня есть с кем на ночь помолиться! Сегодня мы вознесем молитву милосердному хранителю, чтобы не стряслось никакой беды с Герардо — ведь он едет в Гуанакасте.

Пришлось мне опуститься на колени перед изображением ангела-хранителя и повторять за доньей Фортунатой слова длиннейшей, путаной и непонятной молитвы. С тех пор, едва наступал вечер, я торопился удрать в библиотеку под тем предлогом, что для моей будущей работы мне необходимо заниматься математикой.

Жизнь моя текла спокойно и счастливо, донья Фортуната заботилась обо мне; днем я работал в мастерских, вечера проводил в библиотеке, где меня ждали интересные книги. Через три месяца я получил прибавку до колона в день; надев впервые в жизни длинные мужские штаны, я отправился в Алахвэлу, чтобы рассказать обо всем матери и помириться с ней. Мать, пролившая немало слез из-за моего внезапного решения покинуть Институт, в конце концов утешилась мыслью, что сын ее станет искусным механиком.

Она надавала мне кучу советов и просила навещать ее почаще. В столицу я вернулся на седьмом небе от счастья, и с тех пор каждый месяц приезжал в Алахвэлу по бесплатному билету, подаренному мне администратором.

Прошел год. Я уже зарабатывал полтора колона в день и каждые две недели торжественно вручал конверт с моим жалованьем донье Фортунате якобы для оплаты жилья и питания, однако в действительности она покупала мне на эти деньги одежду и обувь, а перед моей поездкой в Алахвэлу снабжала меня деньгами на подарок матери.

В ту пору Тихоокеанская железная дорога получила два новых немецких паровоза, явившихся событием в жизни мастерской. Паровозы прибыли в разобранном виде, в огромных ящиках. При распаковке каждая часть встречалась возгласами удивления и восторженными замечаниями, облетавшими все мастерские. Произведенные расчеты показали, что новые паровозы слишком велики и не смогут пройти через туннель Камбал аче, если предварительно не укоротить трубы.

Началась лихорадочная работа. Под сводами мастерских, в специальном помещении, быстро возникали два стальных чудовища, громадных и великолепных. Они и в самом деле оказались слишком высоки, и часть трубы пришлось срезать. Старые механики любовно оглядывали новинку и важно рассуждали об успехах техники, о мощности тяговой силы и необычайной скорости, которую эти гиганты способны развивать.