Андрей Балабуха - Эпициклы [сборник стихов]

Его судьба — для всех иных урок.
Марк Юний Брут — он был из ближних ближний,
Сын императора, воспитанник, сподвижник,
Но Кодекс Цезаря он пережить не мог.

Ужель ему, давая деньги в рост,
Терять свои проценты годовые? —
Закон к пяти их сводит не впервые,
Но кто ж в законы верует всерьез?

Привык он сорок восемь получать —
Ужель теперь?.. И душу жгла обида…
И тут настали мартовские иды…
Чем хуже нож секиры палача?

Нет Цезаря. Сражен рукой любимца.
Но, кровь смывая, знал Марк Юний Брут:
Его тираноборцем назовут,
А не ростовщиком-отцеубийцей.

Он умирал — и знал, что умирает.
Иссякло сердце. Тяжкий путь свершен.
Влачился долгий миг — уже за краем,
За тем последним, черным рубежом.

Все, чем доселе жил, — стихи, поэмы,
Любовницы, друзья, — все стало немо,
Неявно, зыбко, как вчерашний сон.
Спадался в точку прежний горизонт.

Он слышал птичий грай, он видел черный лес
И вновь свершал единственное дело:
Опять лежал в снегу, до сини белом,

И поднимал «лепаж»; и падал в снег Дантес.
И — эхом выстрела — свое он слышал: «Браво!»
Так умирать, — убив, — не всем дается право.

Давно решить загадку надо:
За что низвергнут Люцифер
Был некогда из горних сфер
В пещеры сумрачные ада?
В чем падший ангел виноват?
И за какое преступленье
Небес владыка в исступленьи
Сослал его навечно в ад?
«Мятежный демон, дух изгнанья…»
Однако — в чем его мятеж?
В каноне, в апокрифах где ж
Рассказ? Пускай упоминанье?
Их не найдешь — ищи сто лет.
И эта казнь — похуже ссылки:
Ведь должен был поступок пылкий
Оставить в людях вечный след.
Да, Бог судил предельно круто —
Мы ж помним, что ни говори,
Все эти марты, октябри,
Любых нечаевых и брутов!
А впрочем, кара по греху:
Грядущих не страшась агоний,
В дар Люцифер принес огонь нам,
Его исхитив наверху.
Он верил: мы согреем руки;
Он верил: мы рассеем тьму;
За это — думалось ему —
Не жаль принять любые муки.
Был Люцифер на тыщи лет
Не тем страшней всего наказан,
Что где-то там, в горах Кавказа,
Стоял прикованный к скале;
Не тем, что ежедневно печень
Ему когтями рвал орел,
А тем, что человек обрел
В его огне Треблинки печи;
А тем, что благородный жар,
Огонь богов неугасимый,
Мы превратили в Хиросиму,
В напалма яростный пожар.
Благими помыслами к аду
Дороги все замощены, —
Урок он вызубрил. Иных
Ему вовек уже не надо.
Он был, поверьте, даже рад,
Узнав, что дерзкую затею
Мы приписали Прометею:
Забвенье выше всех наград.
А если вспомнится иное
(Так, иногда, по вечерам…),
Лишь чуть заметный старый шрам —
Там, против печени, — заноет.

Адам и Ева, яблоко и Змей.
Ей скучно, женщине. Ей хочется заплакать.
А Змей шуршит: «Ну что же?.. Ну, посмей
Зубами впиться в розовую мякоть!

Пусть твой супруг увидит нежный плод
В оправе уст, румяных, как кораллы…
Пусть он отведает — и он тогда поймет,
Чего в раю досель недоставало.

Тебя обнимет он и назовет «жена»…
Опустятся глаза… и задрожат колени…
«О, — скажешь ты, — вот это наслажденье!»
А кто Вас надоумил? Сатана!

Пусть Бог вас убедит теперь, что это грех —
Он в вашем смехе мой услышит смех!»

— Не ешь, не ешь запретный плод,
Вкушать его нельзя!
Ослушника — сам знаешь — ждет
Ужасная стезя.

Но Змею мудрому в ответ
Улыбку шлет Адам:
— Себе хозяин я иль нет?
Давай, веди туда!

Отдам бессмертие за плод,
Умру, когда не съем!
— Но кто плода отведал, тот
Забудет путь в Эдем,

Того навеки проклянут —
Смотри не пожалей!
— Не пожалею, старый плут,
Сойдет и на Земле.

Губами к кожице плода
Приникнуть хоть на миг —
Тогда не жалко, пусть тогда
Коленом пнет старик!

…Адам ногами месит грязь
Проселочных дорог,
Полоской пестрою виясь
Течет и Змей у ног.

— На черта было этот красть?
Плодов там без числа…
— Не знаешь ты, что значит страсть,
И ни добра, ни зла!

— Ишь, затвердил: добро да зло;
А жизни-то ведь нет!
— Зато навеки этот плод
Со мною и во мне.