Кирилл Ковальджи - Звенья и зёрна

За окнами холодный ветер,
А в комнате темно, тепло.
Сегодня ночью я заметил,
Как много времени прошло…

Давно он светится неброско,
Мой огонек, мой фитилек,
Чем выше он — тем меньше воска,
А вместо неба — потолок.

Что делать? Под ногами бездна.
Когда и как скользнул на край?
Искать таблетку бесполезно.
Не спи, казнись и умирай.

Умри, и смерть тогда коснется
Лишь круга первого судьбы,
А сердце вдруг пробьется к солнцу
Птенцом из косной скорлупы.

Поскитался, постранствовал,
то ли был, то ли не был узником…
Речь моя, рать моя,
что ж стою пред тобою неузнанным?
Слово стало ослушником,
то ли с воли пришел, то ль из плена…
Слишком длительное отсутствие —
это уже измена.

Эта птица была не видна,
далеко пребывала она,
где кружилась, с кем подружилась —
думал, дело мое — сторона.
Не хотел, чтоб она прилетела,
эта птица была черна.
Верил я — разрешатся задачи,
легкий жребий, раздатчик удачи,
будет брошен еще и еще,
но однажды ночь нашептала,
что любил и жалел я мало, —
далеко и долго
печаль летала
и все-таки села ко мне на плечо…

Тоскуют сегодня ночью быки, коровы и овцы,
которых на бледном рассвете погонят гуртом на убой,
тоскуют ночью в клетках львы, слоны и жирафы,
которых утром снова разглядывать люди придут,
тоскуют сегодня ночью бездомные кошки, собаки,
которых завтра утром не пустят опять на порог,
тоскует сегодня ночью земля, насытившись ливнем,
не в силах больше влагу в себя принимать…

Тоскую сегодня ночью, потому что завтра опять…

В прекрасное верю, но грустное знаю,
единственный друг мой, дневник,
давай помолчим.
Чистый лист оставляю.
Давай-ка прикусим язык.
Давай умолчанием будни исправим,
бездарному быту объявим войну
и жизни ржавеющий лом переплавим
на струны.
И тронем тихонько струну…

Когда Шекспир придумывает роль —
Какой простор актерам и раздолье!
В лицо бессмертьем веет… Но изволь,
Сходи с подмостков в будни поневоле.

Но гению — и радости и боль.
А вы какие выдумали роли
Самим себе? Ни перца в них, ни соли,
Тягучая живучая юдоль.

Вы у безликой роли на приколе,
А гений — на престоле и на воле,
Но долго жить нельзя на высоте.

Что вам сказать? Кому какая участь?
Кому бессмертье, а кому живучесть?
Не знаю… Дождь… Томленье в темноте…

Терпенье, терпенье, терпенье!
Из хаоса первые звуки
возникнут, как слово и пенье.

Терпенье:
из мрамора вырвутся руки,
как после тяжелой разлуки.

Мелькают веселые пчелы,
но медленно меда творенье…
В янтарь превращаются смолы
на тигле терпенья,
как снежные вихри — в березы,
в улыбки — недавние слезы.
Свершается таинство срока,
природа не терпит упрека, —
цветы расцветают всем садом,
когда не торопишь их взглядом.

Есть скорость. Спешащая мимо,
свистит и съедает, что зримо,
но вспомни ты, землю обняв,
терпение леса и трав.

Терпенье способствует чуду —
восходят тогда отовсюду
цветы, и глаза голубые,
и звезды в ночи золотые!

Ты к рассвету идешь,
поднимается солнце навстречу,
закругляется медленно путь,
и тебя уж идущие следом
наблюдают на фоне заката…

Продолжаю по-прежнему жить…

Пусть поэзия — чуткое эхо,
но молчу, но молчу я про это —
есть такое, что ей не вместить.

Это место в душе омертвело,
стало как инородное тело…

Продолжаю по-прежнему жить.

Пережил я все и выжил.
С чем остался? Я не знаю.
Оглушительное утро.
Всюду тишь и благодать…
Мне не выспаться вовеки.
Просыпаясь, засыпаю,
Словно в поезде, в котором
можно только спать и спать,
Словно в скором,
словно в скором,
ускоряющемся вспять…