Кирилл Ковальджи - Звенья и зёрна

Был ясен путь. Он с расстановкой, с толком
Шел к цели — только руку протяни:
Все истины расписаны по полкам,
Все, как по нотам, — завтрашние дни.

Свет впереди, а за спиною — страшно.
Худая гимнастерка в орденах…
Вы веру проповедовали страстно,
Списав со счета боль свою и страх.

Вот я стою, сторонник перестройки,—
Вам не судья, но постараюсь я,
Чтоб в свой черед не ставили мне двойки
Мои ученики и сыновья.

Двадцатый век. Распутин… Что за бред?
Страницы невозможного романа,
Шальное сочиненье графомана,
Где не наложен ни на что запрет.

От океана и до океана
Империя, которой равной нет,
Вдруг распадется, но из мглы дурмана
Преображенной явится на свет.

Россия не двуглавой, но двуликой,
Растоптанной, великой, безъязыкой,
Отмеченной судьбою мировой

Встает до звезд и валится хмельной,
И над ее последним забулдыгой
Какой-то гений теплится святой.

В час пик мировой перегрузки,
о люди, услышьте меня:
евреи родственны русским,
а негры японцам родня,
и сердце у каждого слева,
двуногие братья мои,
потомки Адама и Евы
или обезьяньей семьи —

на ветках Вселенского Древа
единственные соловьи!

Когда объявился я в мире,
он был свежим, с иголочки, новым,
как большая игрушка — готовым:
солнце, бабушка, дом и речка —
все закончено, прочно и вечно,
время расписано в календаре,
вечная кошка шалит во дворе,
мать и отец, как все, неизменные,
неразлучные, несомненные,
изначально, как мир, их родство,
и любовь ко мне —
неизменней всего.

В середине счастливого детства
оказалось, что мир поразительно хрупкий,
дома раскалываются, как скорлупки,
и железо свистит,
и внезапно навек
перестал быть живым человек;
отец на фронте, не возвращается,
мама плачет всю ночь напролет,
мир кончается, разрушается,
по развалинам голод идет…

Когда началась моя молодость,
первая молодость после войны,
от вчерашней трагедии сердце отпрянуло,
очарованно глянуло в очи весны,
полюбил — потерял я голову
и весь окружающий мир,
среди поля голого, как Адам и Ева,
мы вкусили плоды незапретного древа,
и мир, как напев, начинался с нас,
возникал в первый раз, сейчас…

Когда оказался я взрослым,
мир предстал предо мной мастерской,
и я в ней работал…

Только взглядом
в три четверти жизни длиной
мир увидишь как таковой,
и не кадры отдельные — цельную съемку,
где теперь превратилось в давно, —
непрерывно от предка к потомку
на глазах моих делалось это кино.
……………………………………………
Содержание жизни и форму
постигая достаточно долго,
я, пожалуй, выполнил норму
основного житейского долга.
Что сказать вам, идущие следом?
Окончательный вывод — неведом,
кроме вкуса полыни и меда.
Я стою на пороге, смущенный
запоздалым чувством свободы,
чувством ветра, весны зеленой,
удивленный, как в первые годы.
Детской веры своей не откину,
не отрину и опыт прозренья…

Созерцающий видит картину,
созидающий видит творенье.