«Простыни тот самый мрамор...»
простыни тот самый мрамор в котором застынем мы. сны на подушке с крылом Икара смоленые перья, верь я думал о лампе летящей как белый гусь но мы не в Риме, диван к нашим телам посохом нащупывает дорогу натыкаясь на розу, еще тепла. экспозиция памяток на факультете памяти, ласкаю ушную раковину с дырочкой для ключа.
«Так любила что одеяло...»
так любила что одеяло
от сигарет забытых сгорало
едким дымом нос забивало
так любила что покрывало
нашу любовь огня покрывало
ноги пламенем омывало
так любила что забывала
то что так нам любить не пристало
«Я к тебе приблудился...»
я к тебе приблудился
а ты не замечаешь
сквозь истлевшие листья
сквозь крики чаек
сквозь крики чаек
сквозь многие лица
у всех причалов
я лаю хрипло
подожди меня слышишь
дай к себе приблудиться
в шуме крови прилившей
в истлевших листьях
«Тянет дымом вселенных нездешних...»
Тянет дымом вселенных нездешних,
В мирозданье зияет дыра.
Бьет кометой хозяин кромешный,
Я лижу ему руку, как раб.
Спину гну перед вечностью крепкой,
Годы выводком злобных барчат
На меня налетают и треплют,
Только песенки славно звучат.
Тянет дымом вселенных бывших,
И я помню всех, меня бивших.
«Все грустности уже пали...»
все грустности уже пали
в схватках жестоких с розами
они почиют в гробах
колючками звезд перевитых
больше вояк нет
луну в нагруднике черном
держу в онемевшей руке
по рукописям плывут ароматы
я последняя грустность
чей мундирчик пошит
из выдохшегося сена
«Своих попутчиков обнюхивает мозг...»
своих попутчиков обнюхивает мозг
подобное подобного боится
пень сторонится пня и птицы птица
и месяц топит страсть свою как воск
остер чеснок как эллинские сны
и лук душист как сластолюбец старый
чем пахнут черепа после удара
ножам хозяйственным поет топор войны
хотя бы звездочку фиалки безголосой
лишь хмеля усик крохотный к усам
вновь чует разум как смердит коса безносой
припомнить силясь чем он пахнет сам
«Стонут яблоки, кружево...»
стонут яблоки, кружево
ткут пауки, натекает за бороду
августу жир, и принимаются
тени. росу соберешь, сдерешь
изумрудную корку, и в омуте
капли зреет семя предчувствий
охотник в осоке выцеливает отражение
облака, как дверь проскрипит
одинокая ель, и ручка сама
собой завалится набок
«Зеленой крови рев с коры древесных трупов...»
зеленой крови рев с коры древесных трупов
крест-накрест сваленных; заказан путь для нас
клыком кабаньим; стрелки гонят час
по стежкам леших; ночь сжигает утра;
дома совсем завяли; шелушится брус;
жнут дождь серпом секирой рубят воздух
где головнями оседают гнезда
и за порог ныряет жирный куст;
несет чащобник память о жилье
в зубах прокуренных; выскальзывает вдруг
из мышеловки губ свистящий звук
и топится в гнилье
«Только дождь в небесной лавке...»
только дождь в небесной лавке
звезды бросили прилавки
наступает час болот
воздухом забита тара
я всхожу на лунный плот
чтобы плыть над тротуаром
переполненный уют
осенью мы не бросаем
косяки листвы плывут
губ губами не касаясь
луч в руке сжимая крепче
рою воздух отсыревший
лунный плот застыл на месте
клеткой ледяной и тесной
«Лоб покрылся нотной ряской...»
лоб покрылся нотной ряской
капли нот под волосами
мелодичны твои ласки
пусть стекут на землю сами
с пола песенку поднимем
птицы поздние такими
греются когда все ветры
за уши деревья треплют
«Там птиц кто-то за море манит...»
Там птиц кто-то за море манит,
А кто-то заснежил пути.
И три воробья мои сани
Грозятся вот-вот разнести.
Три серых веселых лошадки
Да писк бубенца под дугой.
Им нравятся снежные прятки,
А мчит меня кто-то другой.
Жар-птица увязла в сугробах,
Шипит, выгорая, перо.
Хоть упряжь хлипка, и не пробуй
Ту троицу выпрячь из дрог.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу