«Плачет над гнездом кукушка...»
плачет над гнездом кукушка
прячет селезень иглу
свежих облаков ватрушки
будут каждый день к столу
из осоки прошлогодней
жаба лает как свинья
закажи междугородний
дозвонись до бытия
«На кухне жарится роза...»
на кухне жарится роза
и жарится виртуозно
натерта аттической солью
приправлена чистою болью
и пахнет она столь сытно
что имя ее забыто
один кондитер-невежа
мечтает о розе свежей
сладкая медуница
в красных рубашках поло
в белом мне слаще спится
я лучше лягу голым
без символики
соло
«Шкура хрипит на ладан...»
шкура хрипит на ладан
вот доношу и ладно
Боженька дал такую
в ней по себе тоскую
в августовском банзае
я как часть урожая
шкура с меня слезает
замысел обнажая
«Тогда садами фавны плыли...»
тогда садами фавны плыли
тогда венеры шли прудами
тогда мы рысаками слыли
теперь отходим поездами
к тем станциям где жизнь короче
чем рельсы звездных многоточий
травы кузнечик соты
факелы пиво и сыр
вышел мир на охоту
ссора зашла в трактир
каменных рун узор
мертвой волны позор
вновь поникает взор
вставшей со мной в дозор
некому мне помочь
мгла Иоанн и прочь
над Иорданом ночь
точь-в-точь точь-в-точь точь-в-точь
«Над Вентспилсским молом где волны...»
над Вентспилсским молом где волны
встречаются с вечностью голой
где облачные бастионы
червями источены молний
сосущие ветра уколы
там мерой отпущены полной
за Вентспилсским молом где чаек
как бомжей похмельных качало
короста бетонных ячеек
двоих одиноких встречала
и будущих жизней причалы
мы в небе легко различали
на Вентспилсский мол где мы будем
где есть или были
неважно
девятый навалится грудью
и лапой ощупает влажной
слеза пополам нас рассудит
как хлеб как последняя жажда
Juris Kunnoss
(1948–1999)
Великолепный поэт, уникальный, как Алмаз раджи. Сгусток вербальной энергии, кристаллически самодостаточен и – даже когда не слишком жантильно огранен – чист и первозданен. Если бы он писал на языке, который понимают не полтора миллиона человек, а хоть на полпорядка больше, его известность была бы европейской. Третий брат в обойме Берзиньш-Рокпелнис-Кунносс. Идеально подходил на рольхранителя-домового в почти, по балтийским понятиям, мегаполисе – и на отдаленном хуторе. Совершенный лингвистический слух позволял смешивать английскую лексику с русским матом, чистый лиризм с детальным повествованием.
Песня большой Латгальской дороги
там лето все в репейнике с дорогами молочными
в пузатых жбанах пенится и нам усы щекочет
вплетает ленты в волосы распятьям панских вотчин
вздыхает на три голоса и о душе хлопочет
цыганской скачет бричкою звенит ключом лабазника
в Прейли едет в Резекне на ярмарки и праздники
моргает старый чертов черт играет кнутовищем
мол в Силаянях вам почет а здесь ты как посвищешь
послушай эй я твой свояк ах как горят глазища
три головы смотри чудак и вон еще почище
но лето красное само на жеребце проказнике
пускает рысью в Даугавпилс на ярмарки и праздники
замурзанные мордочки блестят коленки голые
и хочется и колется мы пешие вы конные
а под землею бродит сок колосьям кружит головы
и осень тащит туесок колоды краски полные
везет дожди за пазухой бегут лошадки в яблоках
в Лудзу едет в Краславу на праздники и ярмарки
это не Висагалс. Еще только Висикумс
эстляндский ветер во лбу, и у всех пятерых жеребцов звезда
ошиваясь у винокурни, спрашивал, спрашивал, спрашивал
о хозяевах здешних мест (упомянуты в летописи), королях контрабанды
короли: гнали плоты и стада кнутами, шестами, веслами
берестяную дуду к губам – аж на Толобском озере слышно
что до Риги и Пскова, то «пошлиFна» всегда наготове
привыкли к иным путям, срезая угол покруче
у эстов лен в цене, спирт, почитай, что даром
отрыжка с похмелья будит ИльюFпророка
у колесницы его, глянь, колесо отвалилось – вот она, контрабанда!
падает на границе – половина эстам, другая леттам
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу