Мережковский.
Да, да! И не отрицайте этого! В вас говорит интеллигентская спесивость. Это я как бы цитирую князя Евгения Николаевича Тру-бецкого. Он-то считает, что только настоя-щий аристократ “спесив”не бывает. Он так и писал мне:”Я знал очень многих симпа-тичных интеллигентов. Но они всегда оста-ются мне чужды. Одной из неприятных черт интеллигенции является ее черезвычайно развитая и щекотливая спесивость”.
Бенуа.
Вот такие-то определения меня и пугают. С них начинаются Гапоны, с них начинаются “чисто русские люди”, с них начинается желение выставить людей искусства чем-то вроде эталона для жизни и подражания, всегда имея возможность при необхо-димости спустить на интеллигенцию всех собак.
Философов.
Поэтому как только вы узнали сегодня ут-ром, что произошло на Дворцовой пло-щади, то и собираться стали во Францию?
Бенуа.
Ну, не сразу пришло в голову такое решение. Ну, сами посудите. Когда вы почти из собственного окна видите, что, прежде всего, любопытные и мальчишки, а даже не манифестанты, были убиты залпом войск, охранявших резиденцию царя, а самого государя даже не было в Зимнем, то невольно возникает вопрос, а не является ли теми мальчишками вся интеллигенция, которая также запросто может погибнуть в предстоящем огне революции, в которой теперь никто не сомневается. А супруги Мережковские и, прежде всего вы, Зинаида, кокетничаете с разного рода “парламентскими заговорщиками” и среди них с самим Савинковым.
Гиппиус.
Так вы, действительно, собираетесь уезжать из Петербурга?
Бенуа.
Видите ли, Зинаида Николаевна, доктор считает, что нашему младшему сыну нужна перемена климата и советует дительное пребывание где-нибудь в Бретани или Нормандии. Я даже договорился за щедрый гонорар с газетой “Русь” еженедельно посылать им фельетоны на какие угодно темы. Что должно нас в значительной степени обеспечить на первое время.
Гиппиус(задумчиво).
Что же. Счастливой вам дороги. Может быть судьба заставит нас еще с вами встретиться.
Бенуа(радостно).
Непременно, непременно, еще много раз будем встречаться. Для начала мы проектируем поселиться где-нибудь в Версале или Сен-Клу.
Июль 1909 г. Петербург. Департамент общих дел. Каби-нет П. А. Столыпина. Входит Саратовский губернатор П. П. Стремоухов.
Столыпин.
Присаживайтесь, Петр Петрович. Не чини-тесь. Я приказал Алексею Алексеевичу Ар-бузову тотчас вас ко мне пропустить в этот мой кабинет в Департаменте общих дел. Здесь нам будет покойно разговаривать.
Стремоухов.
Петр Аркадьевич! Вчера в номере гостиница “Франция”, где я остановился раздался звонок и голос не назвавший себя предупредил меня, чтобы я государю при встрече говорил только о двух лицах, а о третьем молчал. Но эту фотографию я показывал только Вам, обер-прокурору Свя-тейшего Синода Владимиру Карловичу Саб-леру и генерал-лейтенанту, товарищу мини-стра внутренних дел Курлову.
Столыпин.
Ну, и попались! Курлов, Распутин-это одна компания, а впереди маячут Протопопов и Бадмаев. А Саблер? Он, если и не с ними, то и не против. Поделать против них ничего не может. А вы, Петр Петрович, хотели государю еще фотографию показывать, где сидят “друзья-братовья”-Распутин, епископ Гер-моген и иеромонах Илиодор! Это же они хо-тели оскопить Распутина. Но осечка выш-ла. Тогда по просьбе императрицы государь и сослал в вашу губернию епископа, а Или-одора во Флорищеву пустынь. Откуда он вырвался и козни в подведомственном вам Царицине строит. Ведь у вас, чай, губерния-то большая?
Стремоухов.
Губерния громадная. Если и немногим меньше Бельгии, то уж Гессена или какого-нибудь там Вюртенберга гораздо больше. У нас ведь и Орловы, и Нарышкины, и Шере-метевы, и Воронцовы-Дашковы собствен-ность громадную имеют.
Столыпин.
Не скромничайте. От вас ведь и Мария Спи-ридонова, и Брешко-Брешковская и прочие социалисты появились. Так что же государь?
Стремоухов.
Государь протянул мне руку с ласковою улыбкою, чарующим выражением глаз. Я доложил ему о Гермогене и бежавшем из Флорищевой пустыни Елиодоре. Я рассказал о сумасбродной деятельности их. Что она ведется под флагом борьбы с революцией, ”затеянной жидами, интеллигенцией, про-давшимися им чиновниками, министрами, а в особенности Столыпиным”. Я рассказал, что Илиодор в монастыре поставил портрет Льва Толстого и требовал, чтобы все про-ходившие плевали в лицо писателя. Я рас-сказал, что Гермоген в своих проповедях заявлял, что встанет между Илиодором и слугами сатаны, но не даст дотронуться до святого человека. При этом женщины рыда-ли в истерике, многие тысячи мужчин, силь-ных, грубых царицинских босяков потрясали кулаками и клялись сокрушить всякого, кто посмеет дотронуться до иеромонаха. Илио-дор заявил, что он голодать отказывается:”не стоит себя мучить из-за таких дряных людей, как нынешняя светская власть и иерархи церкви”.
Читать дальше