Ежи Довнар - Полтергейст

Внучка: То есть ты хочешь сказать, что ты, как минимум, на третьем после них месте.

Старик: Ну, что ты. Я не тщеславен и ты имела возможность неоднократно в этом убедиться.

Внучка: (глядя на Шаховскую) Красивая женщина, ничего не скажешь. Ну, а Распутина, кто ж его не знает? Так, говоришь, он был нашим предком? Прикольно! Сам Распутин-прелюбодей – мой далёкий родственник!

Старик: Шаховская, говорят, была от него без ума. Вообще, она была авантюрной женщиной. Представляешь, сесть за штурвал биплана Райта, лучшего по тем временам самолёта, и по неопытности угробить выдающегося лётчика России Севу Абрамовича – не путай с известным артистом Всеволодом Якутом – тот был по жизни тоже Севой Абрамовичем. И потом, оставшись без единой царапины, сначала удариться в опиум, а потом уйти в гарем к Распутину искупить оба этих греха. А дальше, ещё интереснее. За шпионаж в пользу немцев её сажают в тюрьму, приговорив к расстрелу, но император всемилостивейше заменяет его пожизненным заключением. Временное правительство освобождает Шаховскую и передаёт в распоряжение графа Валентина Зубова, известного историка, доктора философии, создателя Российского института истории искусств. Но после Октябрьского переворота тот бежит на Запад и наша с тобой родственница попадает под опеку наркомпроса товарища Луначарского, который определяет её на должность хранителя ценностей царского дворца. Но ручонки у неё оказываются шаловливыми, и она начинает потихоньку продавать за рубеж вверенное ей имущество. От неминуемого расстрела спасает её всё тот же Луначарский, который переправляет её на работу в Киевское ЧК следователем. После чего наступает трагическая развязка. Евгения Михайловна, накурившись однажды опиума, открывает стрельбу по своим же товарищам и, будучи застреленной, заканчивает свой земной путь. А было ей в ту пору всего лишь тридцать лет.

Внучка: Не слабо. А вот так посмотришь на неё и даже не подумаешь, какие авантюры были на её счету.

Старик: Не подумаешь, это точно. На авантюристку – ты права – она, ну, никак не похожа. Добропорядочная светская дама, да и только.

Внучка: Хэмингуэй, а давай перейдём в следующий зал, чтобы впечатление не испортилось, а то найдём в ней ещё какие-нибудь отрицательные черты.

(Уходят. С их уходом, как по мановению волшебной палочки, а, точнее, по взрыву невидимой петарды, стол вдруг оживает. Так, после многолетней дрёмы у фигур начинают медленно поворачиваться головы, распрямляться затёкшие члены, на застывших масках лиц появляться проблески жизни. Первым «оживает» Распутин, он достаёт из миски варёные яйца и начинает одаривать ими сидящих за столом женщин).

Распутин: Ну, душки мои, пчёлки вы мои медовы. Грех понимать надо. А без греха жизни нет, потому покаяния нет, а покаяния нет – радости нет. Ты яйцо-то возьми, поговей вот на первой неделе, что придёт, и приходи ко мне после причастия, когда рай-то у тебя на душе будет.

Пистолькорс: Уж непременно придём. Как не придти к тебе, Светоч ты наш, превращающий в святыню всё, к чему ни прикоснётся Твоя рука.

Кусова: (иронически) Христос воскресе! Утихни, Сана. Может, ещё и белья его с мужицким запахом на память попросишь? Сто лет прошло, женская эмансипация наступила, а ты всё ту же песню поёшь. Подумала бы лучше о своём наследнике, осталось-то уж, поди, совсем немного… (обращаясь к Распутину) Придём к тебе, Григорий, непременно придём, только идти-то как бы некуда, потому как навечно приклеены мы воском к этим стульям. Да и время сейчас совсем другое, и ума мы вроде как бы за эти сто лет набрались. Поэтому оставь, Гриша, свои прибаутки и трансы свои прекрати. Помнишь, как тебя в детстве кликали? «Сопляк». Но, несмотря на эту свою кличку, натворил ты, братец, в России много чего, и вовсе даже не «сопливых» дел. Может, если б не твоё виденье баранов, истолкованное как название города Барановичи, царь и не приказал бы наступать на Западном фронте и, глядишь, и война обернулась бы не тем боком, что нам был невыгоден.

Распутин: Может ты и права, мать, спорить не буду. Но вот только насчёт видения ты ошибаешься. Толковал я «папе» про наступление под Ригой, а не под Барановичами. А вот скажи мне, когда мужик твой по пьяному делу въехал к тебе в спальню на коне, ты ведь не стала убеждать царя бросить кавалерию в атаку? Так ведь? То-то, «видеть» не каждому дано, да и от ошибок никто не застрахован. А для «папы» с «мамой» я и после провала фронта под Барановичами оставался светом в окошке и целителем птенца их ненаглядного. Вот так… Однако, чаю-то всё-таки давайте попьём. Не может русский человек обойтись без чая.