Хосе Мария Вальдо Эчегарай-и-Эйсагирре - Великий Галеотто

Теодора.Ну, говори скорее!

Мерседес(про себя). Наживешь неприятности!.. Но надо взять себя в руки, хотя положение щекотливое.

(Вслух.)

Видишь ли, Теодора, наши мужья — братья. Мы все носим одну фамилию и должны помогать друг другу делом и советом... Это понятно. Сегодня я предлагаю тебе поддержку, а завтра, если понадобится, мы прибегнем к вашей.

Теодора.На это можешь всегда рассчитывать, Мерседес. А теперь говори.

Мерседес.До сих пор, Теодора, я не решалась, но сегодня Северо сказал мне: «Так не может продолжаться. Задета честь моего брата, которая мне так же дорога, как моя собственная, и мне тяжело. Я слышу намеки, вижу улыбочки, опущенные взоры. Надо положить этому конец, слухи повергают меня в отчаяние!»

Теодора.Дальше!

Мерседес.Я продолжаю.

(Пауза. Мерседес пристально смотрит на Теодору.)

Теодора.Что за слухи?

Мерседес.Знаешь, нет дыма без огня.

Теодора.Есть или нет — не знаю. Но я с ума схожу...

Мерседес(в сторону). Бедняжка! Мне ее жаль.

(Вслух.)

Неужели ты еще не поняла?

Теодора.Нет.

Мерседес(в сторону). Как недогадлива.

(Громко и выразительно.)

Он сделался посмешищем.

Теодора.Кто?

Мерседес.Твой муж!

Теодора(порывисто вскакивает). Хулиан? Чушь! И негодяй тот, кто это говорит.

Мерседес(успокаивает ее и снова усаживает рядом с собой). Значит, в Мадриде много негодяев. Все так говорят!

Теодора.Это клевета! Но почему? Почему об этом говорят?

Мерседес.Тебя это тревожит?

Теодора.Конечно. Я не понимаю...

Мерседес.Теодора, ты очень молода. В твои годы легко оступиться. А после приходится каяться. Ты все еще не понимаешь? Неужели?

Теодора.Нет. Да и как понять, когда речь не обо мне.

Мерседес.Речь идет об одном негодяе и об одной даме.

Теодора(тревожно). Как ее зовут?

Мерседес. Ее зовут...

Теодора (останавливает). Впрочем, что нам до ее имени?

(Теодора отодвигается от Мерседес, а Мерседес придвигается к ней. Следует подчеркнуть чувство отвращения у Теодоры и назойливое покровительство Мерседес.)

Мерседес.Мужчина — негодяй и изменник, он требует, чтобы женщина из-за часа блаженства разбила всю свою жизнь. Позор мужа, несчастье семьи, всеобщее презрение... А Бог карает голосом совести!

(Они уже на противоположном конце дивана. Теодора избегает прикосновения Мерседес, отклоняется всем телом и закрывает лицо руками: она наконец поняла.)

Позволь мне обнять тебя, Теодора.

(В сторону.)

Бедняжка. Как ее жаль!

(Вслух.)

Этот человек недостоин тебя.

Теодора.О чем ты? О чем ты говоришь? Кто этот мужчина? Неужели...

Мерседес.Эрнесто.

Теодора.Ах!

(Пауза.)

А женщина — я? Не так ли?

(Мерседес утвердительно кивает головой. Теодора встает.)

Выслушай меня, хоть ты и гневаешься. Я не знаю, кто хуже: свет, сочинивший сплетню, или ты, передавшая ее мне. Да будут прокляты уста, изрыгающие клевету! Да будет проклят негодяй, который ее измыслил! Ложь так гнусна и позорна, что я должна сейчас же забыть о том, что слышала! Господи, я и вообразить не могла! Я видела, что он несчастен, и полюбила его, как брата. Хулиан был его покровителем...

(Останавливается, смотрит на Мерседес и отворачивается. В сторону.)

Как она смотрит! Нет, я буду хвалить при ней Эрнесто. Боже мой, я должна притворяться!

(Волнуется.)

Мерседес.Полно, успокойся!

Теодора(вслух). В душе моей тревога, отчаяние... холод... Я опозорена в мнении света!

(Рыдая, опускается на кресло. Мерседес старается ее утешить.)

Мерседес.Я и не предполагала... Прости, не плачь... Ведь я не думала... Я знаю, твое прошлое безупречно... Но ты должна признать, что вы с Хулианом неосторожны — вы дали повод так думать. Тебе двадцать, Хулиану под сорок; Эрнесто фантазер, твой супруг погружен в дела, что ни день, то удобный случай... Люди видят вас вместе на гулянье, в театре... Конечно, дурно так думать, но, право, Теодора, вы дали повод! Позволь тебе сказать, что современное общество строже всего судит дерзкую неосторожность.

Теодора(оборачивается к Мерседес, но не слушает ее). И ты говоришь, что Хулиан...

Мерседес.Да, он стал посмешищем. А ты...

Теодора.Не обо мне речь! Но Хулиан! Такой добрый, великодушный! Если б он узнал...