Уильям Шекспир - Комедии

Где властвует любовь. [27]

Как это метко!

Хотя ты очень молод, но клянусь,

Что чей-то взор, благоволенья полный,

Нарушил твой покой.

Вы, государь,

Проникли в самые глубины сердца.

А кто она?

Во всем – подобье ваше.

Ты плохо выбрал. Сколько же ей лет?

Не более, чем вам.

Ох, как стара!

Ведь женщине пристало быть моложе

Супруга своего: тогда она,

Обыкновеньям мужа покоряясь,

Сумеет завладеть его душой.

Хотя себя мы часто превозносим,

Но мы в любви капризней, легковесней,

Быстрее устаем и остываем,

Чем женщины.

Вы правы, государь.

Найди себе подругу помоложе,

Иначе быстро охладеешь к ней.

Все женщины, как розы: день настанет —

Цветок распустится и вмиг увянет.

Как жаль мне их, о, как мне жаль цветы,

Куриовходит с шутом. Герцог

А, ты пришел! Порадуй нас, дружище,

Вчерашней песней старой, заунывной.

Ее мурлычут пряхи за работой,

Вязальщицы на солнышке поют,

Перебирая костяные клюшки.

Она полна сердечности и правды,

Как старина.

Можно начинать, государь?

Да-да, мы слушаем.

(поет)

Поспеши ко мне, смерть, поспеши

И в дубовом гробу успокой,

Свет в глазах потуши, потуши, —

Я обманут красавицей злой.

Положите на гроб не цветы,

А камни.

Только ты, о смерть, только ты

Мила мне.

Схороните меня в стороне

От больших проезжих дорог,

Чтобы друг не пришел ко мне

И оплакать меня не мог,

Чтобы, к бедной могиле моей

Склоненный,

Не вздыхал, не рыдал над ней

Влюбленный.

Возьми себе за труд.

Какой же это труд, государь? Для меня петь – удовольствие!

Тогда за удовольствие возьми.

Справедливо, государь: за удовольствие тоже рано или поздно надобно расплачиваться.

Прости, но нам придется распроститься.

Да хранит тебя бог меланхолии и да сошьет тебе портной камзол из переливчатой тафты, потому что душа твоя ни дать ни взять – опал. Людей с таким постоянным нравом следовало бы отправлять в море: там они могли бы заниматься чем вздумается и плыть куда заблагорассудится, вот и совершили бы отменное путешествие, ловя собственный хвост. Счастливого пути. (Уходит.)

Куриои придворные уходят.

Цезарио, пойди

Еще раз к ней, к жестокости надменной,

И повтори ей, что моей душе,

Объятой благороднейшей любовью,

Не нужен жалкий прах земных владений.

Я презираю и дары Фортуны,

Которыми Оливия богата,

И самое Фортуну; но безмерно

Я очарован чудом красоты,

Которая по милости природы

В моей владычице воплощена.

Но если вас она любить не может?

Я не могу принять такой ответ.

Но вы должны! Представьте, ваша светлость,

Что женщина – быть может, есть такая! —

Терзается любовью к вам, а вы

Ей говорите: «Не люблю!» Так что же,

Возможно ль ей отказом пренебречь?

Грудь женщины не вынесет биенья,

Такой могучей страсти, как моя.

Нет, в женском сердце слишком мало места:

Оно любовь не может удержать.

Увы! Их чувство – просто голод плоти.

Им только стоит утолить его —

И сразу наступает пресыщенье.

Моя же страсть жадна, подобно морю,

И так же ненасытна. Нет, мой мальчик,

Не может женщина меня любить,

Как я люблю Оливию.

И все же

Я знаю.

Что, Цезарио, ты знаешь?

Как сильно любят женщины. Они

В любви верны не меньше, чем мужчины.

Дочь моего отца любила так,

Как, будь я женщиною, я, быть может,

Любил бы вас.

Ну что же, расскажи,

Что было с ней.

Ее судьба, мой герцог,

Подобна неисписанной странице.

Она молчала о своей любви,

Но тайна эта, словно червь в бутоне,

Румянец на ее щеках точила.

Безмолвно тая от печали черной,

Как статуя Терпения застыв,

Она своим страданьям улыбалась.

Так это ль не любовь? Ведь мы, мужчины,

Хотя и расточаем обещанья,

Но мы, твердя о страсти вновь и вновь,

На клятвы щедры, скупы на любовь.

И от любви твоя сестра исчахла?