Марсель Салимов - От смешного до великого. Стихотворения и басни

Уселся мигом на стул сынок,
Порхают пальчики так и сяк…
Вот на экране – какой-то блог,
Картинку вижу… Картинка – скок!
Стояло древо… Глядь, красный флаг!

Взглянул, сияя, сынок в лицо:
– Смелей с компьютером будь, смелей!
Решил я, гордый, грудь колесом:
– Какие кадры растут в семье!

И тут мой умница пальцем – хлоп!
И по экрану пронесся смерч…
Погасло всё… И забаве – стоп!
Малыш сбежал. Потираю лоб.
Итак, компьютеру – крышка,
смерть?…»

Народ лесной не спеша прочёл
Всю басню и смысл уловил её;
И хохотал, и шутками цвёл.
А ЛЮДИ?…
(Я в сочиненьи пример привёл.)

У них такое ж, как ВСТАРЬ, житьё.

Привольно средь гор вековечных житьё.
Раздолье для птиц!
И покой, и свобода!
Та птица летает,
а эта поёт.
А та вон —
подружек-свистулек зовёт…
Отрада для всякого птичьего рода!
Покой же хранит
ВСЕМОГУЩИЙ Орёл,
сидящий на чёрной скале одиноко.
И кто б ни летел,
ни сидел и ни шёл,
какой бы в ущелье цветок ни расцвёл, —
всё видит неспящее зоркое око.
Щебечут,
летят в поднебесную высь,
чирикают,
друг перед дружкою пляшут…
Тут счастье, и мир,
и довольство сошлись,
тут судьбы надёжно и нежно сплелись.
Житьё – загляденье.
Бывает ли краше!
У малых птенцов голубая мечта —
подняться повыше,
поближе к светилу!
Прекрасно, что стала мечтой высота,
просторы её и её красота,
и песня с небес
для любимых и милых.
Вот только КОМАР,
приземлённый жилец,
порывам таким не даёт одобренья.
Он злится, пищит;
он извёлся вконец.
То стайка летит…
то щебечет птенец…
то слышится дружное звонкое пенье…
И вот начинает настырно зудеть:
– Я тож-же крылат!
Я из рода летучих!
Я тож-же хотел бы под с-солнце взлететь,
за облаком белым красиво запеть.
Да ветер мешает,
мешают мне тучи.
Однако никто не отметил меня,
И нрав мой задорный,
и резкие речи…
Укус мой горяч,
словно искра огня.
Ужалить могу я корову, коня.
И зудом беспечных людей обеспечу.
Я ни перед кем не склоню головы.
Я гордый питомец великой свободы!
Забыл я словечко противное «Вы».
Властям никогда не скажу я: «Правы».
Скорее скажу: «Ненавижу, уроды!»
Видать, потому-то я у них не в чести.
Видать, потому-то меня задвигают…
А с кем им в грядущее смело идти?
А кто им туда приоткроет пути?
Вот то-то!..
Поплачут, плутая, узнают!
А я-то к высокому месту готов,
готов я к любому немалому делу!!!
И птицы,
наслушавшись выспренних слов,
решили предерзкому из комаров
во многих вопросах
довериться смело.
Нахал присмотрелся к укладу семьи;
подумывать стал он о собственной славе.
И час наступил:
– Там чертоги мои!
На чёрной скале, что так гордо стоит!
ГОСПОДСТВОВАТЬ вами
я, кажется, вправе!..
Ну что же… И птахи его,
Комара,
вздохнув, вознесли
на вершину утёса.
И стал он незваным соседом Орла.
(Хотя не имел ни когтей, ни пера.)
И стал на Орла он поглядывать косо.
Сидел на вершине и тонко пищал.
Пищал да пищал до рассвета,
зануда.
А ветер дохнул —
и зануда УПАЛ,
об острые камни живот разорвал.
И кровь потекла…
Столько крови!

Откуда?..

И что здесь добавишь?
Какие слова?
Тут впору задаться одним лишь вопросом:
поймут комары,
то, присвоив права,
не стоит соваться с преостреньким носом
к вершинам,
к утёсам?

Не первый век текла в степях
РЕКА —
то медленнее,
то, глядишь, бойчее.
И были тихим раем берега
для тех, кто в прошлом
породнился с нею.
Река поила тот и этот край.
Цвели луга
и колосились нивы.
Плодись,
работай,
воды озирай —
и будешь жить
с улыбкою счастливой.
И человек,
и зверь,
и муравей
в ладу на берегах привольных жили
и радовались участи своей,
и то, что им положено,
вершили.
Но вот однажды бурю принесло
в спокойный мир неведомо откуда.
Свистели ветры над водою зло,
взбивали пену грязною запрудой,
взлетали вверх…
И у Реки большой
померк рассудок,
память помутилась.
Где ложь?..
Где правда?..
Где уклад простой?..
Перемешалось всё…
И всё забылось.
Былое устье —
ил сплошной и сор.
Прозрачная вода затмилась мутью…
Река несёт какой-то дикий вздор,
не связанный никак с живою сутью:
– Из века в век я трачу столько сил,
я на тебя работала не споря!
Никто, увы, того не оценил,
что стало ты благодаря мне
МОРЕМ!
Я извиваюсь,
тороплюсь,
бегу —
даю тебе величие и славу.
Тружусь,
тружусь,
себя не берегу,
чтоб ты не стало
жалкой переправой…
Но Море,
видевшее всё и вся,
познавшее и славу,
и искусы,
послушав речь,
смолчало, пыл гася
улыбкою на лике седоусом.
Тут в самый раз одуматься бы ей…
Река же взбеленилась,
забурлила:
– Воды я столько отдала своей!
Ни капли больше!!!
Как ты мне постыло!
– Да-с, так!
Да-с, с-совершенно так! —
ЗЛОВЕЩИЕ ей ветры подсвистели. —
Ты – дочь с-свободы!
Море – глушь и мрак!
С-стремись к с-свободе,
к благородной цели!..
И вот, КОВАРНОМУ совету вняв,
Река решила вырваться на волю.
Назад, назад…
– Не ценишь ты меня?
Что ж, послужу Свободе,
а не Морю!
Но воды вспять струиться не хотят,
а вширь текут
просторами степными,
губя хлеба,
сады,
привычный лад.
И это всё содеяно во имя?..