Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы

Как железо тает,
пламенем объято,
смотрят
и мечтают
смуглые ребята.
А о чем мечтанье?
А о плавке новой,
о таком металле —
мир
не знал какого!
О Мазае-друге,
о его победе,
чтобы всех на юге
обогнал соседей!

То один к Мазаю,
то другой подходит.
Мол, не замерзаем,
плавка нам подходит.
Печь играет светом,
а к нему —
с советом —
то второй, то третий.
Печка зноем пышет.
А он
советы эти
в свой блокнотик пишет.

В ярких брызгах солнца
кружится, несется
маскарад, веселье,
свадьба, новоселье!
Закружись,
пыланье!
Тут идет гулянье
множества мильонов
мчащихся по пеклу
жаром оживленных,
пляшущих молекул.

Вот они танцуют,
вот ведут к венцу их.
Жизнь
в огне, в пожаре.
Славно новоселам!
Феррум пляшет в паре
с марганцем веселым.
Чистый хром запутав
в толпах лилипутов,
сколько их налезло,
карликов железа!

Нет конца веселью,
серу гонят в шею,
радостно частицам
в бег за ней пуститься —
ярким хороводом,
вместе с углеродом
брызгами,
грибками,
просто пузырьками.

И на эти пары,
и на изгнанье серы
смотрят сталевары,
будто Гулливеры!
Перед ними окна —
солнцеяркий глянец.
В синие их стекла
виден каждый танец.
Брызжет синей краской
пляска через край,
и над этой сказкой —
властелин
Мазай!

Вижу я,
как будто
карта на стене:
реки,
горы,
бухты,
те, что есть в стране.

Села и станицы,
полевая тишь.
Города,
столицы
с тысячами крыш.

В трех районах карты
рельс густая сеть.
Уголки, квадраты —
медь,
железо,
нефть.

А кружки в просторах
карты на стене —
города,
которых
нет еще в стране.

Чертежи — в конторах.
Домен ждет руда.
И шлет ЦК
парторгов
в эти города.

Карта! Контур жизни
завтрашней — вчерне,
и вот
Орджоникидзе
подошел к стене.

Тронул выключатель,
верхний свет зажег.
И поправил кстати
у Баку флажок.

Керчь с заботой тронул
человек,
о ком
говорят:
«С мильоном
он людей
знаком».

Смотрит, улыбаясь
в сталь своих усов:
Ейск,
Коса Кривая,
Таганрог,
Азов…

Плавни,
край озерный,
сельдь вдоль берегов…
И взгляд на кубик черный
перевел Серго.

Против ейских плавней
кубик этот вот —
славный
стародавний
сталевар-завод.

Важный, стариковский,
по годам и честь…
Но какой таковский
там парнишка есть?

Озорной, упорный,
комсомольский нрав.
А говорят:
«Не в норме».
А говорят:
«Не прав».

Требует, тревожит,
синеглаз, вихраст.
А про него:
«Не сможет».
А про него:
«Не даст».

Он:
«Утроить можно!»
Непокорен. Смел.
Но инженер:
«А мощность?»
Мастер:
«А предел?»

Он:
«С пределов слазьте!»
И — как печь в огне,
кубик в южной части
карты на стене.

И нельзя той карты
от Серго закрыть: —
Наши кадры —
клады,
только знай, где рыть!

Что у вас в газете
сводки, то и знай?
А слышали: на свете
есть такой —
Мазай?

Ин-те-рес-ный случай.
Не слыхали? Жаль.
А посмотрели б лучше,
как он варит сталь.

Очень смелый малый.
Двадцать пять годов.
Поездом?
Пожалуй…
Но… самолет готов!

И винт запущен!
Катит!
Под кабиной — луг.
И спешит по карте
тень крыла на юг.

Рев мотора…
Скоро
южные края.
Нас два репортера,
консультант
и я.

Тучи к нам — буграми,
как обвалы с гор.
Ночью телеграммой
поднял нас Серго,

Все узнал как будто,
глядя на металл,
на рассвете утром
сам в цеху стоял.

Дни эпохи плавя,
много раз Серго
сам смотрел на пламя
в синее стекло.

И в приливах сизых,
чуть не жгущих бровь,
глаз Орджоникидзе
видел нашу новь.

Люди шли на вахту,
молот падал вниз,
диаграммы,
факты,
люди,
цифры,
жизнь —

все
вставало рядом
в мысль большевика,
чтобы стать докладом
Пленуму ЦК.

…Небо — синий купол.
На оконцах лед.
Курс на Мариуполь
держит самолет.

Два крыла с кабиною —
над землей любимою…