Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы

Среди комсомольцев
он знаток в железе,
с синеньким стекольцем
чуть не в пекло лезет.
Печка — вроде солнца,
пламенем
как жахнет!
Смуглый, он смеется,
робости в глазах нет!
С пламенем он в паре,
в копоти, как ворон.
Посмотреть —
так парень
сам огнеупорен.
На затылке кепка,
слово скажет — крепко!
Есть грешок: задирист,
в споре — перетянет.
Но где бы ни сходились,
сердцем
к себе тянет,
тянет, как магнитом.
И складно говорит он.

Вообще проворный:
— Нормы? Что мне нормы?
Мне бы всей стране бы!
Мне во все бы небо
печку бы построить,
цех переустроить!
С кем-нибудь повыше
мне поговорить бы,
аж до самой крыши
стали наварить бы!
Все в цеху поправить,
молодых направить!..

А частично прав ведь!
В кадрах-то нехватка,
не уйдешь от факта.
Кто такой, каков он?
Слух — из батраков он.
Честный парень, знаем.
Звать его Мазаем.

Что о нем услышим —
полностью опишем.

Стар и сед
Булатин, сталевар.
Свой секрет —
как в землю зарывал.

— Друг, открой!..—
А он в ответ — молчок.
Вот какой
старинный старичок.

Думать брось,
не подходи — гроза.
В клюкве нос
и с водочкой глаза.

Как старик
вел огневой процесс?
В сотнях книг
об этом не прочесть!

Сед и стар,
колдует в «мартыне».
А вот сталь —
первейшая в стране.

Будто ей
он знает заговор,
будто с ней
имеет договор:

«Я — тебе,
а ты за это — мне…
А теперь
понежусь я в огне.

Торопить
не надо, не терплю,
потерпи,
пока я прокиплю».

Так кипит,
что надо потерпеть!
Аппетит,
видать, у ней — кипеть…

Сед и мал,
заглянет в свой блокнот,
сталь сама
глазком ему мигнет:

«Мне пора,
смотри не прозевай.
В самый раз —
готова! Разливай!»

Хо-ро-ша!
Изгибисто, легко
в глубь ковша
течет, как молоко.

А потом
в прокатный цех, гремя,
вдаль хвостом
пойдет вилять, змея.

Мал собой
и говорок на «о»,
рад седой —
секретик у него:

— Тем секрет,
что в нем запрет, хорош.
Снял запрет,
и от секрета грош.

Есть секрет —
и сталь моя добра.
Делал дед,
и прадед, и прапра…

Прадед — меч
для князя отковал,
вот и с плеч
слетела голова,

чтоб меча
второго, как его,
не встречать
в бою ни у кого!

Дед ковал
рессоры для цариц,
сталь давал
из сыродутных криц,

а отец,
покой его душе,
свой конец
обрел вон в том ковше.

Было встарь…
Имеется рассказ:
прозвал царь
«Булатиными» нас.

За клинок
не пожалел наград!
Мы, сынок,
розмыслили булат…

Пусть на ложь
рассказец-то похож —
не тревожь,
рассказчика не трожь!

Сед и стар,
старик дружил с огнем.
И Макар
подручничал при нем.

Он решил
спросить у старика…
Накрошил
в закрутку табака.

Встал Мазай
и начал говорить.
— Я, — сказал, —
хотел бы сам варить!

Что я, зря
вечерний курс прошел?
Что я, зря
уже во вкус вошел?

Дай, поставь,
горит моя душа —
выдать сталь
из моего ковша.

Жить в огне,
как сталевар, хочу!
Это мне,
Булатин, по плечу.

Но старик
с усами был и сам.
Не привык
к подобным голосам.

— По плечу? —
Булатин говорит. —
От причуд
душа твоя горит.

Что до книг,
то книгой не помочь,
отпихни
ты их скорее прочь!

Вот когда
твой побелеет чуб,
вот тогда
и будет «по плечу».

Дел на грош,
зеленый, а бурлишь.
Печь сожжешь,
а может, закозлишь?

Так да сяк,
недоглядишь — беда!
В яму вся
уйдет твоя бурда.

Ты, мой свет,
обзаведись отцом.
Пусть секрет
отдаст перед концом.

Заруби
на лбу своем, Макар.
Не греби
чужою ложкой жар!

Как золой
посыпан, старый черт!
Скрытный, злой
булатный старичок.

Колдуном
стоит перед огнем,
ходуном
гуляет свет на нем.

И Макар,
зубами засверкав,
ложку в жар
сует для старика!