Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

В скафандре
бредет на скаты,
где вьются электроскаты,

где люстрами
с волн пологих
спускаются осьминоги.

Поодаль
молчит команда.
Молчит, проходя.
Так надо!

И сжат навсегда,
как тайна,
бескровный рот капитана.

И все это
нет, не лживо, —
в мальчишеских пальцах жив он.

Но лишь прояснится небо —
прочитанный,
он — как не был.

Закрыто,
мертво
и немо
лицо капитана Немо.

О, Рифма,
бедное дитя,
у двери найденный подкидыш,
лепечешь,
будто бы хотя
спросить:
«И ты меня покинешь?»

Нет, не покину я тебя,
а дам кормилице румяной,
богине в блузе домотканой,
и кружева взамен тряпья.

Играй, чем хочется тебе, —
цветным мячом и погремушкой,
поплакав, смейся,
потому что
смех после плача — А и Б.

Потом узнаешь весь букварь:
ведро, звезда, ладонь, лошадка,
деревья зимнего ландшафта
и первый школьный календарь.

И поведет родная речь
в лес по тургеневской цитате,
а жизнь,
как строгий воспитатель,
поможет сердце оберечь.

И ты мою строфу найдешь,
сверкая ясными глазами,
перед народом,
на экзамен
под дождь,
осенних листьев дождь…

И засижусь я до зари,
над грустной мыслью пригорюнясь,
а Рифма,
свежая как юность,
в дверь постучится:
«Отвори!»

Осторожно входит весна,
осторожно,
тревожно…
Еще даль никому не ясна:
что нельзя
и что можно?

Мы с тревогой
ждем телеграмм
и волнуемся очень,
оттого что
жизнь не игра,
человек непрочен.

Вдруг подует ветер другой,
а друзей,
на беду, нет.
И тебя смахнет, как рукой,
как пылинку
сдунет.

Подуло серым севером,
погнуло лес ветрами, —
прощайтесь, листья, с деревом,
прощайся, сад, с цветами!

Пришла пора прощания,
дождя и увяданья,
вокзальное, печальное
«прощай» без «до свиданья».

В траве, покрытой листьями,
всю истину узнавший,
цветет цветок единственный,
увянуть опоздавший.

Но ты увянешь все-таки,
поникший и белесый, —
все паутины сотканы,
запутались все осы…

Ты ж, паучок летающий,
циркач на топком тросе, —
виси, вертись, пока еще
зимой не стала осень!

Нет, не то золото,
то звенит, как золото,
а вот то золото,
когда сердце — золото.

И не тот алмаз,
что лучист, как алмаз,
а кто чист, как алмаз,
мне милей, чем алмаз.

И не то дорого,
что ценой дорого, —
что душе дорого —
без цены дорого.

И не та красота, —
что лицом красота, —
красота — только та,
что во всем красота.

И не тот милый мой,
кто на час милый мой,
кто на век милый мой,
тот и милый, и мой.

И не то хорошо,
что себе хорошо, —
только то хорошо,
что для всех хорошо.

Пораженный
пулей,
разбросал
свой мозг лось.

Смотрит на тропу
ель,
сердце с кровью
смерзлось.

Будто брат
умолк твой,
жжет слезами
жалость.

Плача мордой
мертвой,
на снегу
лежал лось.

Водкой бы
забыться,
лечь бы
и проспаться!

Спусковой скобы
сталь
прикипела
к пальцам.

Нелегко
в беде лгать.
Воздух тих
и снег тих.

Братцы,
что ж нам делать?
Как прожить
без смерти?

Ель молчит,
но ей ли
разгадать
мой возглас?

На снегу
у ели
разбросал
свой мозг лось.

Гнездо разворовано,
зимним ветром сорвано,
вот и белым вороном
сделался из черного.

С ним никто не водится,
ни зятья, ни девери,
и он сидит, как водится,
на отдельном дереве.

Вылететь из бора бы,
опуститься в городе,
где толпятся голуби
белоснежногорлые.

Посредине дворика
ходит пава гордая,
да не примет горлинка
ворона за голубя…

Все переговорено,
все переворошено,
зваться белым вороном —
ничего хорошего.