Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

Они несут его ладью,
как свита, черными боками,
а удивленные бакланы
кричат, снижаясь на лету.

И словно звеньями родства
они с гребцом соединились —
так радовались, так резвились
чужие людям существа.

Он перегнулся за корму
и пересвисту их внимает.
Он эти звуки понимает?
Или так кажется ему?..

— Мы дельфины,
мы не люди,
мы не рыбы,
но понадобиться людям
мы могли бы.
Где проливы,
где коралловые рифы,
мы показывать дорогу
помогли бы.

Мы на праздниках
морские циркачи,
с вами будем
перебрасывать мячи;
наши сборные команды
отстоят
вашу честь
на торжествах Олимпиад.

Мы вас тройками
по морю понесем
каруселью
и гигантским колесом
и на спинах,
свои легкие раздув,
повезем
из Севастополя в Гурзуф,
и разведаем
неведомое дно,
где немало Атлантид
погребено.

Если ты нас понимаешь, —
поутру
поплывем-ка вместе
к Дону и Днепру,
и на дельтах
разливающихся рек —
к человечеству
верни нас,
человек!

И о людях
как о ближних говоря,
мы отправимся
в открытые моря,
будем рыла поворачивать
назад —
в вашу сторону,
откуда не грозят,
где нас ищет
не стрела,
не острога,
а поэта
человечная строка!

Тьупв, тьупв,
еромв, яатс!
(В путь, в путь
в море, стая!)

Йомрок аз
тхя и нухш.
(За кормой
яхт и шхун.)

Унеп титрев
тнив, тнив.
(Пену вертит
винт, винт.)

К людям, к людям —
мы их любим,
к ним, к ним!

Я ищу прозрачности,
а не призрачности,
я ищу признательности,
а не признанности.

Бессмертья нет —
и пусть!
На кой оно — «бессмертье»?
Короткий
жизни спуск
с задачей соразмерьте.

Призна́ем,
поумнев:
ветшает и железо!
Бесстрашье —
вот что мне
потребно до зареза.

Из всех известных чувств
сегодня,
ставши старше,
я главного хочу:
полнейшего
бесстрашья —

перед пустой доской
неведомого
завтра,
перед слепой тоской
внезапного
инфаркта;

перед тупым судьей,
который
лжи поверит,
и перед злой статьей
разносного,
и перед

фонтаном артогня,
громилою
с кастетом
и мчащим на меня
грузовиком
без света!

Встречать,
не задрожав,
как спуск аэроплана —
сниженье
тиража
и высадку из плана.

Пусть рык
подымут львы!
Пусть под ногами пропасть
(Но — в области
любви
я допускаю робость.)

Бессмертье —
мертвецам!
Им — медяки на веки.
Пусть прахом
без конца
блаженствуют вовеки.

О, жизнь,
светись, шути,
играй в граненых призмах,
забудь,
что на пути
возникнет некий призрак!

Кто сталкивался с ним
лицом к лицу,
тот знает:
бесстрашие
живым
бессмертье заменяет.

Недолговечна вечность.
Во имя человечности
мы молим: —
Не увечь нас,
недолговечность вечности!

Мы молим —
длиться дольше
мгновение блаженное.
О, стиль «нуова дольче»,
о, всплеск воображения!

Продлиться,
ах, продлиться! —
все жаждет, все хлопочет:
жучки,
медузы,
листья,
и человек,
и общество.

И статуи,
и мумии,
и завещаний вещность —
все просит,
молит,
думает:
как влезть вот в эту вечность?

Завидуем —
что выжило?
Шекспир! Его не видно ли!
А «вечность» —
неподвижна, —
ее мы сами выдумали.

Хочу родиться дважды,
а если можно —
трижды,
но жить
не в стаде жвачных,
такой не мыслю жизни.

Но кстати —
если в стаде,
то в табуне степном,
где ржанье,
топот,
стати
и пыль под скакуном.

Кабы такие б лица,
где из ноздрей —
огонь!
Где бой за кобылицу —
в смерть загоню —
не тронь!

Хочу родиться дважды,
чтоб пена на боках,
но ни за что —
в упряжке
на скачках и бегах.

Я не хочу
быть дервишем,
что пляшет
перед фетишем
с веригами
под вретищем
и препоясан
вервищем.

Ни — с облака
сошедшим,
дабы глаголом
жечь,
ни — древним
сумасшедшим
провидцем
из предтеч.