Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Стирает ветвь бузины
черты руки со стены.

Шпорник на клумбе к саду
не слышит, как я иду.

Дождь пишет, кровлю тревожа:
мне здесь приготовлено ложе.

У стены беседу
тени ведут:
как оденемся мы
сегодня.

В волосы воткнем дрожащий
цветок; над глазами
приклеим усик зеленый;
трилистник на груди.

Тени, ступайте вперед.
Ведь свет вначале
шагает так робко,
укажите ему дорогу.

По склону вниз,
при крике петуха,
над крышами зарю зовущем,
к речам звериным,
скачками по песку двора.

Тени, уйдите от двери.
Тени, уйдите от окон.
Выступите под крышей,
дрожащие усиков тени,
тени лоз виноградных,
тени, скажите:
тебе здесь суждено остаться.

Тут все — иное. Самообманами
прельстилось сердце, стало заботиться
о мнимостях — взалкало много,
но лишь себя наконец узрело.

Вот постепенно вечер кончается,
расплывчат контур низкого берега,
до самых облаков пространство
чистым становится, разрастаясь.

Огни рыбачьей лодки далекие
видны, а парус прочь удаляется,
и птицы прядают в полете,
влаги озерной касаясь быстро.

Потом луна всплывает, как колокол,
звонить к вечерне — но колоколенка
молчит во мраке: ибо церковь
изорвана — птицам гнездиться негде.

Ночь ниспадает, волны о волны бьют,
шепчась в камнях прибрежных. Порою здесь
твое привет расслышит сердце:
он — ледяной от дыханья далей.

Зачем идешь ты этою лестницей,
где каждый шаг тем глуше под сводами,
чем выше ты по ней восходишь, —
ты замедляешь стопы в смятенье.

Что ни стена — то лики старинные,
их взор суровый просто ли выдержать?
Нет, сотни взоров! Так беги же
или смотри на одни ступени.

И вот, пройдя сквозь сумерки вязкие,
где стены, мнится, сомкнуты наглухо,
ты взгляд подымешь — и увидишь:
лучик спасительный бьет сквозь купол.

Несокрушимый холм над рекой взнесен,
несущей воды тяжкие в озеро, —
а так безжалостно блистает
злато крестов, куполов и кровель.

Не зрит слепой, как тени надвинулись,
колокола глухому неслышимы,
он и молитвам внять не может,
что уносились веками в дали.

Но все затихло. Голосом бронзовым
звучит угроза из-за реки порой
да ночью видится сиянье
горних лампад, что людьми забыты.

Прошу вас нынче, строфы Алкеевы,
подать мне меру — ибо уста мои
речей взыскуют, — близок вечер,
требуя слов беспредельно ясных.

Но где найти их? День завершается,
клоня чело в потемки багровые;
здесь — грань для взора. Полыханье
огненных стен, что встают в закате.

Где сердце ныне? Где обрести уста?
Смогу ль услышать песню ответную?
Лиши купола огнем объяты,
словно молитвы, кресты пылают.

Высо́ко стал над озером Новгород.
Я знаю все, и сердце сжимается;
И все же здесь, среди развалин,
Мир и спокойствие затаились.

Всему есть имя! В доме разрушенном
Во сне приходят воспоминания —
Они, как чайки над рекою,
Крики бросают в ничто, на ветер.

Еще на башнях тяжкие купола
Венчают город, песня возносится
Среди руин, и только небо
Все собирает в единый образ.

О Троица! Взыскуют троичности
абсиды три. В четверосогласии
апостольски восходят главы,
чтобы увенчаться крестом срединным.

Столпа четыре высятся, будто им
всю тяжесть мира должно поддерживать, —
их не соединяют дуги,
но средокрестье меж ними зримо.

Провалы окон, двери — в зияниях,
нет крыши; клонится колоколенка;
стоит, одним дождем омытый,
древний сосуд благодати Божьей.

Подобен берег лестнице взорванной;
развалин груды к влаге спускаются,
пылая белым, красным. Башня.
Зелень разбитой церковной кровли.

Кустарник буйный — как предсказание
своей же смерти. Вот и седой поток
вступает в озеро, как море, —
столь же зовущее взор скитальца.